слуга с перекинутым через седло насестом для сокола и еще один человек, вооруженный коротким луком и мечом. По соколу, которого он держал, я определил, что первый всадник может быть только рыцарем или землевладельцем, и потому я окликнул его со словами: «Милостивый государь, если это ваши псы, прогоните их прочь».
Когда он подъехал ближе, я смог лучше рассмотреть его и увидел, что у него светлые волосы и приятное лицо, светившееся таким дружелюбием и добротой, что я помимо воли проникся к нему искренней симпатией. Он приветствовал меня и сказал: «Боюсь, это люди из моего поместья», – и повернувшись к ним с улыбкой, заговорил на их языке, хотя и несколько неуверенно, как мне показалось. Вслед за этим они сплюнули на землю, понурились и побрели прочь.
Незнакомец пояснил, что они не намеревались причинять мне вреда, их поведение было ничем иным, кроме как обычной грубостью английских простолюдинов. «Они точно дети, – сказал он, – они подчиняются не столько голосу разума, сколько доброму слову и мягкому обращению или же розге». На это я ничего не ответил, однако спросил, как далеко находится Хардхемский монастырь. Он рассмеялся и сказал, что я изрядно отклонился от правильного пути, удалившись на два лье[60] от главной дороги. Он сказал, что его зовут Артур из Хастинджа, и настойчиво уговаривал поехать с ним, ибо в его доме я смогу отдохнуть. А заметив мою арфу, висевшую в сумке позади седла, он заявил, что не многие трубадуры и менестрели наведываются в эти отдаленные места, и он сочтет за великое одолжение, если я соглашусь сыграть и спеть для него что-нибудь по своему выбору. И речь его, обращенная ко мне, была столь приятна и учтива, что я не смог отказать ему, отправившись вместе с ним и не предполагая того, что вскоре осуществится мое желание, во исполнение коего я приехал в Англию.
Первое впечатление Дени о добродушии и жизнерадостности незнакомца оказалось верным: Артур из Хастинджа был человеком, не утратившим к двадцати пяти годам внутренней гармонии. От природы он обладал уравновешенным характером и редкостным дружелюбием и никогда не думал дурно о других; он очень любил жизнь, и столько всего занимало его, что в его душе не оставалось места для зависти, ненависти или алчности. Он дал вассальную клятву епископу Чичестерскому и был обязан нести рыцарскую службу за четыре хайды[61] земли, к тому же, по другому соглашению, за плату в размере двух свиней и одной овцы ежегодно имел в своем держании еще участок земли, принадлежавший Фекампскому аббатству. Его соседи были весьма приветливыми людьми. С одной стороны лежали земли Мод Фитцлерой, связанной узами вассалитета с лордами Хотерива, а с другой – владения предприимчивого семейства из ла Ли, члены которого прославились как большие мастера улаживать различные споры и любители основательно поесть. Артур жил в довольно большом и сыром замке, наполовину каменном, а наполовину деревянном и покрытом штукатуркой. Замок был хорошо защищен добротным частоколом. Артур был холост, но время от времени вступал в плотскую связь с любезной и привлекательной вдовушкой из числа своих держателей земли, которая заменяла любовными играми уплату своей ренты. Его мать, весьма внушительная старуха, которой, по досужим слухам, исполнилось уже сто три года, бдительно следила за его управляющим и заботилась о том, чтобы в отчетах не было никакого надувательства. Таким образом, дела Артура шли недурно, а его земли стоили несколько больше рыцарского вознаграждения в размере двадцати фунтов, положенного за вассальную службу.
Он был посвящен в рыцари в возрасте двадцати двух лет своим сеньором, милейшим епископом. С тех пор прошло три года, и за это время он лишь дважды обнажал свой меч: первый раз во время набега банды грабителей, который был успешно отражен, и второй – когда он подвергся нападению разъяренного, ополоумевшего гусака на скотном дворе поместья. В обоих случаях он держался с обычным для себя добродушным мужеством. Несмотря на то, что его жизнь протекала спокойно, Артур вполне уважительно относился к рыцарским обычаям и с огромным удовольствием слушал рассказы и песни о знаменитых воинах-христианах. Подобно большинству людей знатного происхождения, препоясанных мечом и носивших шпоры, он не умел ни читать, ни писать, но никогда не сожалел об этом упущении. У него был, впрочем, один серьезный изъян, который он с успехом скрывал ото всех, просто никогда не упоминая о своем недостатке, а именно: он был ужасно близорук.
Дени весьма пришелся ему по сердцу, и более близкое знакомство лишь укрепило его симпатию. Поскольку он сам был лишен чувства юмора, изощренный ум других доставлял ему особенное удовольствие. Но кроме того, за рассказами Дени, проникнутыми иронией, его легкомысленной непринужденной манерой вести беседу он чувствовал музыку, созвучную тому наслаждению, которое ему дарили простые проявления бытия. Ибо и теплые лучи солнца, и запах готовых кушаний, ласки возлюбленной и осязание ее нежной кожи, пение птиц и свежесть листьев на деревьях, омытых дождем, – все это приносило ему радость жизни. При всем том, что их различало, они оба принадлежали к братству тех, кто способен оценить прелесть окружающего их мира, в отличие от иных, которые идут по своему жизненному пути как по пустыне, в бесплодных поисках единственного источника, способного утолить их жажду. И наконец, поскольку он никогда не удалялся от своего дома дальше чем на пятьдесят миль, он восхищался Дени, который уже попутешествовал немало, от Нормандии до Испании, преодолел путь из Франции в Англию. Дени в его годах был свободен как птица и возил все свое имущество в седельных сумках.
Нельзя сказать, что Дени неохотно остался в Хайдхерсте (именно так называлось владение Артура). Ричард еще не вернулся в Англию. Дорога в Лондон, похоже, была гораздо более длинной и трудной, чем он предполагал. В Англии у него не было друзей, и ему пришло в голову, что будет невредно их завести. А помимо прочего, он испытывал приязнь к Артуру, ставшую искренним откликом на чистосердечие и доброту этого юноши. Он почувствовал себя как дома и тотчас завоевал расположение престарелой леди Элизабет Хастиндж, целуя ее в морщинистую щеку с таким пылом, как если б она была самой Изольдой Прекрасной[62].
– Надеюсь, вы не обидитесь, – как-то застенчиво сказал Артур, – но я пригласил своих соседей пообедать вместе с нами. В конце концов, не каждый день к нам приезжает погостить знаменитый трубадур.
– Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность спеть для вас и ваших гостей, – ответил Дени. – Однако, боюсь, я далеко не столь знаменит.
– Вы проявляете скромность, приличествующую истинному рыцарю, – промолвил Артур. – Но мы не такие невежественные дикари, как вы, возможно, подумали. Даже в этом отдаленном уголке мы слыхали ваше имя, наряду с именами Пейре Видаля, Арнаута Даниэля[63] и Бертрана де Борна.
Дени зарделся от удовольствия.
– Вы очень добры. Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать вас, – сказал он.
Когда они приступили к обеду, зал уже был полон. За столом, стоявшим на возвышении, по правую руку от Артура, на почетном месте, сидел Дени; им также составили компанию леди Элизабет и два самых знатных соседа Артура: леди Мод Фитцлерой и Роберт де ла Ли с супругой, сыном и невесткой. Другой стол, внизу, возглавляли управляющий Артура, его капеллан дон Ансельм, капеллан леди Мод и две дамы из ее сопровождения и еще несколько держателей земли Артура из числа наиболее состоятельных. Каждый старался выказать самые изысканные манеры (сотрапезники вели, понизив голоса, вежливую беседу на незначительные темы до тех пор, пока их несколько раз не обнесли элем[64] и вином, а говядина и баранина не были убраны, чтобы уступить место сушеным фруктам, орехам и яблочному пирогу).
Роберт де ла Ли распустил свой пояс и осторожно перевел дух. Это был плотный коротышка, столь же широкий, сколь и толстый, имевший густо-красный цвет лица, щетинистые брови и огромные седые старомодные усы той формы, из-за которой норманны обычно называли их
– Восхитительный обед, мой мальчик, – сказал он низким скрипучим голосом. – Совершенно восхитительный. Какого дьявола мы не можем так есть дома, Беатрис? – добавил он, повернувшись к жене.
Она издала слабый невразумительный звук. Артур прополоскал руки в тазике, который подал ему его оруженосец.
– Благодарю, Роберт, – сказал он. – Это настоящий комплимент, ибо он исходит из уст человека, который умеет воздать должное хорошему столу.
