Вы когда-нибудь видели, как покрашены эти жуткие новые тачки, нет? Круто сделано, не приебешься. Чем пристальнее смотришь, тем больших искорок, будто от неба отковыряли звезды, размешали как следует и размазали по тачке. Не то, чтобы я впечатлился. В конце концов, у меня есть моя 'Капри'. Да, так и есть. А она покрашена в металлик, все такое. Но не так, как эта. Это было охуенно, я несколько минут угробил, пока стоял, дышал на нее, протирал и пялился. А потом через дорогу завелась тачка, ровно там, где я оставил…
Я выпрямился и открыл рот, чтобы что-нибудь заорать. Потом захлопнулся и снова присел. Меня чуть наизнанку не вывернуло. Ну, так мне показалось. Я ничего не видел. Да мне это и не надо было, на хуй. Достаточно того, что я услышал.
А она все равно молчала.
Даже не пискнула, бля.
Движок заглушили, и этот, кто бы он ни был, выбрался из тачки.
Это каким же надо быть удодом, чтобы переехать телку, которая валяется прямо, бля, перед твоей тачкой? Ему ж надо было пройти мимо нее, чтобы добраться до двери. Разумеется, я не особо долго гадал, кто это мог быть. А когда он начал что-то лепетать как младенец, я убедился наверняка.
— Блядь, — сказал я, стекая вниз по блестящей тачке. Конечно, в таких случаях нужно чего-нибудь пафосное сказать, но я больше ничего не смог придумать. — Блядь, — снова сказал я, но уже более пафосно. Суть я по-любому уловил. Ситуация блядская донельзя. И не стоило тут ошиваться, чтобы за нее огрести.
Я перелез через заднюю стену и спрыгнул, рухнув в кустарник и проехавшись на жопе аж до Уолл- роуд. Пусть Дэйв сам разбирается со своими заморочками. Я ни в чем не виноват.
И не начинайте.
К тому времени, как я добрался до своей улицы, я точно знал четыре вещи.
Первое: я, нах, помираю от жажды.
Второе: я устал как последняя сука.
Третье: я проебал шанс стать подручным. Сами посудите, бля: если Мона все еще жива, она всяко растрепет, что я ее унес и бросил на стоянке, а ее там переехали. А если она двинула кони, еще хуже. По Уолл-роуд ездят машины, наверняка кто-то заметил, как я ее тащил. Ну да, всю эту шнягу завернул Дэйв, так что он будет тянуть по полной, и это справедливо, но че-то мне как-то не казалось, что после этого Ник Как-его-там возьмет меня в подручные.
И четвертое, что я знал точно, — если вы меня слушаете, а не просто ковыряете в носу и обдумываете, что у вас сегодня к чаю, вы вспомните, что я называл четыре вещи — что я, нах, умираю от жажды.
Да, это я уже говорил. Возьмите с полки пирожок и заглохните. Я говорю это дважды не просто так. Судите сами:
Жажда мучила в натуре за двоих.
Короче, можете хотеть пить хоть до усрачки, но если у вас за душой ни копья и в доме шаром покати, что тут сделаешь? Это критическая ситуация. А вы знаете, что случается в критических ситуациях.
— Здоров, Даг, — сказал я, когда он, наконец, появился за кассой.
— Здравствуй, Ройстон, — сказал он, прищурив глаза. Но не настолько он их прищурил, чтобы я не увидел, что они налиты кровью. — Ну?
— Я, короче, пришел за своим пивом и куревом.
Зрачки у него слегонца расширились. Но не весело всяко. Он прошел мимо меня, толкнув плечом, выглянул на улицу, зыркнул в обе стороны, потом вернулся и сказал, выставив подбородок вперед:
— Чего?
— Пиво и курево, чего-чего, — я начал насвистывать, но мне показалось, что это как-то не в тему, и я замолчал. — То, что ты мне должен, короче. Я сделал то, для чего ты меня нанял.
Он помолчал, потом спросил:
— Это как? — Без улыбки.
— Этот твой чувак, Ник Как-его-там. Я его уделал, короче. 'Позаботься о нем', — ты мне вчера так сказал. 'А потом можешь забрать эти ништяки. Типа в оплату'. Ну че, раскошеливайся. Договор есть договор. Я свое дело сделал.
Меня, если честно, Даг уже начал подзаебывать. Все эти гляделки и вечное молчание ни хуя не способствуют налаживанию контакта. Ну да, я только что без зазрения совести скормил ему тарелку дерьма. Но зазрения вам ни хуя не помогут, если вы скармливаете кому-нибудь дерьмо. К тому же, это была критическая ситуация.
— Где моя дочь? — наконец рявкнул он.
— А, да, — ну, типа забыл я об этом чутка. — Где-то в городе.
— Чего?
— Я говорю…
— Я же сказал тебе привести ее сюда. Где она?
— Была со мной. Клянусь. Я, короче, забрал ее у Ника Как-его-там. Уже собирался везти домой, но эта долбаная корова смылась. Сбежала. Но с ней все путем. Появится тут через час или что-то типа бля буду. А теперь… — сказал я, потирая руки и заглядывая ему через плечо. — Все там, да?
Он снова на меня уставился. И вот что я вам скажу — срать я хотел на Даговы взгляды. В Манджеле смотреть на кого-то — это искусство. Кто умеет, а кто — нет. Есть просто взгляд, а есть взгляд, который превращает кровь в черный пудинг. И именно так Даг на меня пялился уже минуты две.
— Ладно, — говорю я, чувствуя, как мой пудинг чернеет. — Ладно, Даг. Хорош рвать волосы на жопе, — и погреб на выход.
— И вот еще что, — сказал он, когда я уже открыл дверь. — Ты ни хера от меня не получишь, пока моя дочь не вернется домой.
Я пошел через дорогу, меня слегка мутило.
— И еще кое-что, — добавил он мне вслед из дверей. Голос слегка помягчел, так что я остановился. — Вернешь ее домой до завтрашнего вечера, я удвою ставку. Как тебе?
— Восемь сотен банок? И сигарет? — спросил я.
— Кое-что уже у тебя.
— Значит, че-то в районе восьми сотен, так?
— А теперь вали, — сказал он, захлопывая дверь. — Верни ее в целости и сохранности.
Удвоение ставки — это круто, конечно, но к тому моменту, как я вставил ключ в замок, член у меня в штанах уже начал обмякать. Я входил в дом, лишенный радостей жизни. Насколько я помнил, там даже вискаря не осталось. Я хотел стрясти еще одну бутылку с 'Хопперз', но как-то не получилось — то одно, то другое. Так что я закрыл за собой дверь с тяжелым сердцем, гудящими ногами, кровоточащими деснами и задницей в синяках.
Я осторожно усадил упомянутую задницу за стол на кухне и закрыл лицо руками. Я вам вот что скажу, я не из тех, кто чуть что, начинает себя жалеть. Но есть ведь предел, до которого пацан может терпеть. Ведь есть же? Смирись и сделай лицо попроще, слышал я такое пару раз. И, думаю, чувак, который это сказал, прав. Но я могу поставить свои штаны на то, что он никогда не опускался так низко как я — ни выпить, ни покурить, чтобы прийти в себя. И бабок нет, чтобы купить. И друга, которому пожаловаться.
И тут у меня мелькнула мысль.
Я прочистил горло и постучал к Финни. Я перед тем удивился, что его нет дома, но сейчас-то он точно должен был вернуться. Калека не может долго быть сам по себе. Кто ж ему тогда подотрет задницу?
Но никто не отозвался.
Я снова постучал. Дрыхнет, небось, у себя в койке. Мне ничего не мешало войти. Но если ты собираешься стрельнуть у чувака пару фунтов, лучше быть вежливым.
— Ну давай же, уебище, — вежливо сказал я, постучав еще раз. Ни звука, хоть ты тресни. Я вошел.
Его там не было. И инвалидного кресла тоже.
Я встал посреди комнаты и почесал репу. Меня слегка заморочило, что его нет так долго. Он ведь калека, так ведь? А чего калеке делать на улице посреди ночи.
