Санчес поднялся по трапу, исчез на палубе и вскоре вернулся со старым журналом.
— Поищите-ка, где находилась «Мерилин» двадцатого декабря.
Он полистал журнал:
— Здесь, в Санпорте. Бросили тут якорь семнадцатого, а ушли в море двадцать первого. В семь утра.
— Отлично… А двадцать восьмого января?
— Так… Тоже в Санпорте. Прибыли двадцать седьмого, отплыли — тридцатого.
Значит, Бойль был в Санпорте и в день ограбления на фабрике Шико, и в день «самоубийства» Парсела. Правда, это еще ничего не доказывало.
— Большое тебе спасибо, Санчес.
Он снова исчез вместе с журналом.
А я взял одно из писем и стал внимательно его изучать, стараясь вспомнить испанские слова. В нем наверняка должна быть какая-нибудь зацепка. Я услышал, как возвращается Санчес…
— Ты все еще суешь нос не в свои дела, приятель?
Я обернулся, но это был не Санчес.
На трапе стоял Бойль, огромный, массивный, в старом плаще. Его толстые губы скривились в мерзостной улыбке, а в руке блеснуло лезвие ножа. Я схватил свайку. Но Бойль лишь улыбался, глядя на меня, видимо размышляя, как со мной лучше расправиться.
Не раздумывая долго, я разбил свайкой лампу, и кубрик погрузился во мрак.
— Единственный выход отсюда — по трапу, мой дорогой… Иди же сюда, — прохрипел Бойль.
Я старался сдержать дыхание, чтобы не выдать своего местонахождения, и вспомнил: револьвер! Санчес оставил его на койке. Я стал осторожно ощупывать одеяло, и наконец мои пальцы наткнулись на оружие… Револьвер не заряжен, но я знал, что с ним делать. Вынув из кармана пару монеток, бросил их в сторону…
Никакой реакции. Бойль внезапно рассмеялся:
— Неужели, дорогой, ты думал, что я попадусь на такую приманку?..
И в тот же миг я запустил револьвер в ту сторону, откуда прозвучал его голос.
Глухой удар, и сразу вопль от боли и ярости. Звякнул нож, выпав из руки Бойля.
Не мешкая ни секунды я бросился вперед и нанес удар свайкой, но угодил в перила и сломал их. А Бойль ухитрился схватить меня за ноги. Он засмеялся, и это был самый отвратительный смех, какой я когда-либо слышал. Так может смеяться только человек, рот которого полон крови и сломанных зубов.
Бойль поднялся, держа меня своими лапищами. Но я успел нанести ему удар свайкой, после чего мы оба, потеряв равновесие, грохнулись на пол. Он сразу же нанес удар. У меня искры посыпались из глаз. Я попытался встать, но не успел:
Бойль навалился на меня и сдавил мое горло. Я почувствовал, что теряю сознание, и вдруг откуда-то издалека услышал голоса.
В люк ударил яркий свет, и два человека стали спускаться по трапу. Бойль вскочил и схватил свайку.
— Полиция! — предостерегающе крикнул один из спускающихся в каюту. — Бросьте то, что у вас в руке!
Бойль размахнулся, но грохнул выстрел. Бойль грузно осел на койку и сполз на пол…
Я хотел подняться, но в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание. Теперь все кончено, успел подумать я, Френсис Сели мертва, а сейчас они убили и Бойля. Теперь нет на свете никого, кто знает, что действительно случилось с Парселом и Стедманом.
Глава 14
Открыв глаза, я увидел, что лежу в маленькой белой палате. Неподалеку сидел полицейский и читал газету.
— Который час? — спросил я его.
Он поднял голову и увидел, что я пришел в себя.
— Половина двенадцатого, — ответил полицейский, потом подошел к двери, открыл ее и что-то сказал в коридор.
— Мне можно позвонить по телефону? — спросил я у него.
— Нет.
— Бойль мертв?
Он пожал плечами:
— Не спрашивайте меня ни о чем.
Я не имею права отвечать на ваши вопросы. Скоро к вам придут, вот тогда и будете разговаривать.
Я откинулся на подушки. А минут через двадцать в палату действительно вошел человек в штатском с плохо выбритым подбородком, но с умным выражением лица. Он сделал знак полицейскому, и тот удалился. Вошедший закурил сигарету, какое-то время смотрел на меня, а потом вздохнул:
