Высший хозалихский Этикет позволяет людям в определенных, строго ограниченных пределах зарабатывать на жизнь воровством. А в Человеческом Созвездии, за неимением чего-либо лучшего после нескольких тысячелетий правления хозалихов, следуют Высшему Этикету. Комитет Созвездия по Традициям существует для того, чтобы видоизменять Этикет, приспосабливая его к образу мыслей людей. А необходим этот комитет потому, что в Человеческом Созвездии нет саморегулирующего аппарата, управляющего традициями хозалихов.
Аппаратом же, управляющим Империей, на самом деле является имперская семья. Что бы ни вытворяли пенджалийцы, а в особенности пенджалийский император, все это существует de jure[3] и исключительно в контексте Высшего Этикета. И сам император не может иначе: его поведением диктуется Высший Этикет.
Общепринятым объяснением существования Воровства в Законе является то, что Высший Этикет, помимо того, что он отражает безусловное почитание хозалихами ритуалов, благородства и идеализма, указывает и на другой, более непонятный аспект хозалихского характера, а именно — на их (малоизученное) преклонение перед лицами с небезупречной репутацией: шарлатанами, убийцами, развратниками, самоубийцами, пьяницами. Социоксенологи заметили, что Высший Этикет не только позволяет подобным личностям существовать в рамках правового общества, но и управляет их поведением, тем самым сводя к минимуму их отрицательное влияние на общество в целом. Вот и получается, что убийца становится дуэлянтом, человек, страдающий депрессиями, — идеалистичным самоубийцей, развратник — искателем приключений, шарлатан — массовиком-затейником, а вор — спортсменом.
Горькая правда состоит в том, что все эти общепринятые причины существования Воровства в Законе либо выставка в витрине, либо измышления post factum[4]. Настоящей же причиной этого пункта в Высшем Этикете является то, что Дифферс XXIII, последний император династии Монтиньи, был клептоманом, которого неудержимо тянуло стянуть небольшие ценные вещицы из комнат своих приятелей и министров. Как только это выяснилось, возникла необходимость как-то увязать клептоманию с Имперским Идеалом в умах подданных: нужно же было сберечь честь династии Монтиньи. В результате чего и возникло Воровство в Законе, разрешенное и управляемое Имперской Спортивной Комиссией, которую Его Императорское Величество добровольно спонсировал. Дифферс не стал вносить свое имя в перечень рассматриваемых в рейтинге кандидатур, а после того как слухи о его воровстве все-таки просочились (хотя и не были никогда подтверждены официально), отрицательный эффект урона императорской чести был сглажен. В ознаменование новой победы Высшего Этикета и имперского бюрократизма позорище Империи превратилось сначала в новую моду, а со временем — в настоящую индустрию.
Остается только гадать, могли ли приближенные Дифферса предвидеть результаты этой скромной попытки борьбы с неполадками. Предугадать, что грабители станут снимать на видеопленку свои преступления, чтобы потом передавать записи средствам массовой информации, примутся ставить автографы на системах сигнализации, обуви, украшениях и нижнем белье, что воровство примет форму популярного развлечения наравне с портболом и настольным волейболом.
Но таков существующий факт: незначительные поступки способны повлечь за собой значительные последствия. Неосторожная фраза, оброненная на вечеринке, может привести к тому, что двое будут драться на пистолетах, аллергия к Империи может вызвать экспансию бюрократизма и расцвет кустарного производства, а пропажа жемчужинки, висевшей на конце цепочки, способна изменить ход жизни всех, кто был связан с этим происшествием.
Вот посмотрите!
— Мистер Майджстраль.
— Мистер Дольфусс.
Мистер Дольфусс приосанился, одернул свой кричащих цветов камзол. Однако, невзирая на яркость камзола, держался он напыщенно, гордо, почти элегантно, даже как бы стройнее стал.
— Пока мне тут так нравится, просто восторг, сэр, — признался он. — Уж и не припомню, когда я еще так развлекался. О, — проговорил он и сунул руку в карман. — Вот ключ от моего номера. Пульт открывания двери запрограммирован на мои отпечатки пальцев, но я так думаю, вы же не захотите, чтобы он зарегистрировал ваши.
— Да. Конечно. — Майджстраль убрал ключ в карман.
— Благодарю вас, сэр.
— Еще увидимся, мистер Майджстраль.
— Мистер Дольфусс.
Майджстраль проник в номер Дольфусса, забрал там ожидавший его чемоданчик — тот самый, с образцами продукции — и отправился по коридору к своему номеру. Дрейк не стал прикладывать к пульту пальцы — такими устройствами служба безопасности могла пользоваться для слежки, — он открыл дверь ключом.
Четырехкомнатный номер Майджстраля был окрашен в коричневатые тона. В центре гостиной с потолка лился голографический водопад, сверкавший золотыми, серебряными и бриллиантовыми брызгами. За водопадом, водрузив ноги на столик и сунув в зубы сигарету с марихуаной, восседал Грегор Норман. Пальцы его отстукивали по бедрам какой-то замысловатый ритм. При виде Майджстраля он выпрямился, а увидев в руке хозяина чемоданчик, осклабился.
Майджстраль поставил свою ношу на стол.
— Надеюсь, не откажешься его открыть?
— С превеликим (то есть «с превеликим удовольствием»).
Грегор прикоснулся к замкам и открыл чемоданчик, после чего принялся выгружать оттуда черные ящики, взламыватели систем сигнализации, костюмы-невидимки, оборудование для связи, топографические проекторы.
Он дал комнате команду включить концерт Вивальди для духовых инструментов в хозалихской интерпретации. Хотя музыка барокко была его страстью, и он слушал ее, когда только удавалось, сейчас концерт выполнял иную функцию: Грегор хотел создать как можно более шумный фон на тот случай, если Майджстраль захочет потолковать о деле. Он знал, что люди порой настолько дурно воспитаны, что устанавливают в номерах подслушивающие устройства.
Роман, слуга-хозалих Майджстраля, бесшумно вошел в гостиную. Для хозалиха слуга был высок: будь он человеком, то числился бы великаном. Роману исполнилось сорок шесть лет, и его семейство служило Майджстралям с незапамятных времен.
Дрейк радостно посмотрел на Романа. Слуга был единственным символом постоянства в его неспокойной жизни. Он добровольно совмещал обязанности няньки, повара, камердинера и (когда требовалось) громилы. Короче говоря, Роман — это дом. Жизнь без Романа представить было невозможно.
Слуга взял у Майджстраля нож и пистолеты, расшнуровал его камзол и брюки. Высший Этикет настоятельно рекомендовал ношение одежды, которую трудно надеть и снять без посторонней помощи. Для этого нужны слуги — как минимум умно запрограммированные роботы. Роман взял камзол и повесил его на плечики в шкаф. Майджстраль развел руки в стороны, повертел ими, отстегнул опустевшую кобуру, уселся на стул и приподнял ноги. Роман стащил с него ботинки и брюки.
— Придется изменить наш план, джентльмены, — сообщил Майджстраль, опустил ноги и зарылся пальцами в ворс ковра. — План на сегодняшнюю ночь остается прежним, но на будущее нам придется немного отсрочить то, что мы задумали.
Грегор нацепил очки, которые позволяли видеть ему формирование энергетических полей. Он глянул на Майджстраля серебристыми, как у насекомого, окулярами:
— Что-нибудь стряслось, сэр?
При этом сигарета несколько раз подпрыгнула у него в губах.
Дрейк с наслаждением выдержал тягостную паузу.
— «Эльтдаунское Крылышко» на станции, — сказал он. — Завтра ночью мы предпримем попытку украсть его.
Наступила тишина, нарушаемая только шелестом струи воздуха в недрах кондиционера.
Роман сложил брюки Майджстраля — стрелки на них были заглажены так остро, что можно было порезаться, — и убрал в шкаф.
