голову руками.
— Рекс, дорогой мой! Ну посмотри на меня! Поговори со мной! — простонала Эмбер. — Прошу тебя!.. — она коснулась губами его век, лба, висков.
В нескольких шагах позади Эмбер Брюс вытирал кровь со своей шпаги платком Элмсбери. Потом он убрал шпагу в ножны и пристегнул пояс на место. По традиции, шпага побежденного на дуэли считалась боевым трофеем, но Брюс не стал брать оружие Рекса, которое тот еще держал в ослабевшей руке. Хирург, который сопровождал Брюса, оторвал лоскут от рубашки Брюса и перевязал ему рану. Карлтон стоял, уперев руки в бока, широко расставив ноги, и глядел на Рекса мрачным и печальным, отнюдь не торжествующим взглядом.
Рекс беспокойно метался, будто пытался умерить боль. Он харкал кровью, отворачивая голову, но в его ране в груди крови было очень мало. Эмбер, рыдая, покрывала его лицо поцелуями и гладила по голове.
— Рекс! Дорогой! Взгляни на меня! Рекс!
Он открыл глаза медленно, очень медленно, и Эмбер, заметила, что он пытается улыбнуться.
— Мне стыдно, Эмбер, — произнес он тихо, — что ты видишь меня в минуту поражения…
О Рекс! Какое это имеет значение! Ведь ты знаешь! Я очень беспокоюсь о тебе… Тебе больно? Очень больно, а?
Резкий спазм исказил его лицо, прошиб пот, потом черты лица разгладились, и Рекс взглянул на нее.
— Нет, Эмбер… Мне не больно. Я буду… — но в этот момент закашлялся и отвернул голову, что бы выплюнуть большой комок загустевшей крови. Его рот был в крови, глаза закрыты, руку он прижимал к груди, пытаясь сдержать удушающий кашель.
Брюс сунул руки в камзол, который Элмсбери подал ему, потом бросил последний прощальный взгляд на Рекса, перекинул концы плаща через руку и тронулся с места, за ним — Элмсбери и хирург. Они направились туда, где слуга стерег их лошадей.
Эмбер неожиданно обернулась и увидела, что они уходят. Потом быстро взглянула на Рекса. Тот лежал тихо, закрыв глаза. Эмбер колебалась лишь мгновение, затем очень осторожно приподняла голову Рекса со своих колен и переложила на траву. Она торопливо поднялась на ноги и побежала за Брюсом, окликая его тихо, так, чтобы не услышал Рекс.
— Брюс!
Карлтон повернулся, поглядел на нее удивленно и гневно. Он заговорил сквозь зубы, и кожа на его лице натянулась от сдерживаемого возмущения:
— Там человек умирает — иди к нему!
Эмбер секунду смотрела на Брюса, окаменев, беспомощная, неспособная поверить в то презрение и отвращение, которые прочитала в его взгляде. Словно издалека услышала она голос Рекса, звавшего ее. Слепая ярость вскипела в ней, и прежде чем она поняла, что делает, размахнулась и ударила Брюса по лицу со всей силой своего маленького тела. Она заметила блеск в его глазах в момент пощечины, но тут же повернулась, подхватила юбки и побежала обратно к Рексу. Его глаза были теперь открыты, но когда Эмбер склонилась над ним, она увидела, что эти глаза не видят больше, лицо лишилось выражения — он был мертв. В руке, крепко сжимая, будто пытаясь поднять и посмотреть, он держал миниатюрное изображение Эмбер, которое она подарила ему год назад.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава двадцать вторая
Старые, обветшалые дома на грязной и узкой улочке Гроупинг Лейн стояли так тесно, что нависающие верхние этажи по обеим сторонам почти касались друг друга, перекрывая доступ света и воздуха. От отбросов, сваленных у стен, нечем было дышать. Большая позолоченная карета пыталась свернуть на эту улицу, но кучер, увидев, что здесь слишком узко, остановил ее. Из кареты вышла дама, скрытая от взоров черным плащом с капюшоном и маской на лице. В сопровождении двух лакеев она торопливо прошла несколько ярдов по улице и исчезла в одном из домов.
Поднявшись на два марша лестницы, она остановилась и постучала в дверь. Лакеи ждали внизу. Ей никто не отвечал, и она постучала еще, на этот раз настойчиво, оглядываясь по сторонам, будто на этой темной лестнице кто-то мог наблюдать за ней. Дверь по-прежнему не открывали, но потом послышался тихий мужской голос:
— Кто там?
— Откройте! Это я, леди Каслмэйн, балбес этакий!
Дверь широко отворилась, словно дама произнесла магические слова. Мужчина у порога низко поклонился, сделал гостеприимный жест, и Барбара величественно вплыла в квартиру.
В маленькой темной комнате стояло лишь несколько ветхих стульев и большой, заваленный книгами и бумагами стол. Книги громоздились и на полу рядом с глобусом. Ночь была морозная, и огонь от маленькой горки угля в камине согревал лишь небольшое пространство около него. Страшненькая дворняга подошла к Барбаре, обнюхала ее бархатные туфли, фыркнула и снова принялась за кость, лежавшую перед ней.
Человек, который впустил Барбару, выглядел едва ли лучше своей собаки: желтовато-коричневые бриджи и заношенная рубашка висели на нем как на вешалке, — настолько он был худ. Но бледно-голубые глаза на изможденном лице казались живыми и проницательными, а в бегающем взгляде и вкрадчивой улыбочке сквозил ум в сочетании с хитрецой.
Мужчину звали доктор Хейдон, звание он присвоил себе сам, занимаясь астрологией и предсказаниями. Барбара однажды навещала его, чтобы выяснить, на ком женится король.
— Прошу прощения, ваша милость, что не сразу отворил дверь, — промолвил Хейдон. — Признаюсь меня так одолели кредиторы, что я боюсь отпирать, пока не узнаю, кто именно пришел. Дело в том, ваша милость, — добавил он, тяжко вздохнув и в отчаянии разведя руками, — что я нынче почти не выхожу, боюсь, что меня схватят и уведут в Ньюгейт! Сохрани меня, Господь всемогущей!
Но если он думал, что Барбару заинтересуют его беды, то сильно ошибался. Во-первых, она отлично знала, что нет такого продавца лент, духов или портного в Лондоне среди тех, кто имеет доступ в королевский двор, который не рассчитывал бы обогатиться за счет сильных мира сего. Во-вторых она пришла сюда рассказать о своих тревогах а не выслушивать его жалобы.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне, доктор Хейдон. Мне обязательно нужно кое-что выяснить. Для меня это вопрос жизни или смерти
Хейдон потер сухие ладошки и водрузил на нос очки с толстыми стеклами.
— Ну конечно, миледи! Прошу вас садиться.
Он помог ей сесть, взял стул для себя и, вооружившись гусиным пером, приготовился слушать. Он погладил подбородок кончиком пера и сказал:
— Итак, мадам, что же вас тревожит? — в его голосе звучало сочувствие, располагающее к откровенности, желание и способность разрешить любую проблему.
Барбара сняла маску, откинула капюшон. При этом на ее груди, в ушах и в волосах сверкнули бриллианты. Глаза Хейдона, уставившиеся на драгоценности, расширились и засияли.
Но Барбара не заметила этого. Нахмурившись, она стянула перчатки и на несколько секунд задумалась. Ах, если бы только можно было получить от него совет, не раскрывая карты! Барбара чувствовала себя, как невеста на приеме у врача, только ее мучили не застенчивость, а гнев и уязвленная гордость.
'Разве «я могу сказать ему, что надоела королю! — подумала она. — К тому же это неправда! Уверена, что неправда! Неважно, что люди говорят! Просто он увлекся надеждой наконец-то иметь законнорожденного ребенка. Я знаю, он все еще любит меня. Любит! Он так же холоден к Фрэнсис, как и ко мне… О, во всем виновата эта чертова женщина, эта португалка!»
Барбара подняла глаза и взглянула на звездочета.
— Возможно, вы слышали, что ее величество все же зачала? — Барбара умышленно подчеркнула слово «все же», как бы намекая, что задержка — результат злонамеренности Катарины.
— О, мадам! Ну конечно же! Разве мы все не слышали радостной вести? И очень кстати — давно пора; как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так что вы хотели сказать, ваша милость? — заметив недовольную гримаску Барбары, он смешался, прокашлялся и склонился к бумагам на столе.
— Я сказала, что ее величество ожидает ребенка! — резко повторила она. — Похоже, что поэтому
