Эмбер была в отчаянии и тихо заплакала. Спонг все это не трогало: она сидела в кресле развалясь, в пяти футах от кровати, допивала вино и доедала холодную курицу. Обглоданные кости она выбрасывала в Окно.и обменивалась грубыми шуточками со стражником внизу, пока наконец Эмбер не выскочила из кухни, разъяренная ее поведением.
– Не смей раскрывать окно! – закричала она, захлопнула окно и заперла его. – Ты зачем это делаешь?
– Боже мой, мэм, я не причинила джентльмену никакого вреда.
– Делай, что я говорю, и держи окно закрытым – иначе пожалеешь! Мерзкая пьяная скотина! – пробормотала Эмбер вполголоса и пошла обратно домывать посуду и приводить кухню в порядок. Сара Гудгрум была щепетильной хозяйкой, чрезвычайно чистоплотной, и теперь, когда Эмбер пришлось делать все самой, она старалась держать комнаты и кухню в безупречном порядке, даже если для этого потребуется работать по восемнадцать часов в день.
Брюс вел себя все более беспокойно, что, как сообщила Спонг, было признаком увеличения чумной опухоли. Двое из ее больных безмятежно рассказала она, не смогли вынести боли, сошли с ума и покончили с собой.
Наблюдать за страданиями Брюса и понимать, что она не в состоянии помочь ему или хотя бы облегчить боль, было для Эмбер невыносимо. Она неотступно находилась рядом и старалась предугадать каждое его желание. Она накрывала его одеялами всякий раз, когда он сбрасывал их, снова и снова накладывала припарки, а однажды, когда она наклонилась над ним, он сильно ударил ее кулаком, и, если бы она не увернулась, он сбил бы ее с ног. Чумной бубон увеличивался; теперь он стал крупнее теннисного мяча, и туго натянутая кожа на нем загрубела и потемнела.
Спонг напевала под нос песенки, постукивая в такт пустой бутылкой по ляжке. Большую часть времени Эмбер была настолько занята по хозяйству или хлопотала около Брюса, что забывала о присутствии сиделки или же просто не обращала на нее внимания.
Но в одиннадцать часов вечера, когда она закончила уборку, разделась и умылась, она обратилась к старухе:
– Вчера ночью я спала не больше трех часов, миссис Спонг, и я устала как собака. Посидите с его светлостью часа три-четыре, потом позовите меня, и я вас сменю. Кто-то обязательно должен дежурить около него, его и на минуту нельзя оставить одного. Вы укроете его, если он сбросит одеяла?
– Хорошо, мэм, – согласилась миссис Споят. Она кивнула головой, и ее парик свалился, обнажив серые седые волосы. – Можете на меня рассчитывать, будьте спокойны.
Эмбер вытащила свою кушетку и поставила ее по другую сторону от кровати Брюса. Она легла на живот, одетая только в ночную рубашку, потому что в комнате было жарко и душно. Она не хотела спать, она боялась за Брюса, но знала, что должна выспаться, и ничего не могла с собой поделать. Через несколько секунд она глубоко уснула.
Некоторое время спустя ее разбудил неожиданный глухой удар по лицу, и тяжелое тело навалилась на нее. Она непроизвольно вскрикнула, ее дикий, полный ужаса вопль разорвал ночную тишину. Потом она поняла, что произошло, и стала яростно бороться, чтобы высвободиться. Брюс забеспокоился, встал с кровати, споткнулся о кушетку и сейчас лежал на ней всем своим огромным весом.
Эмбер окликнула Спонг, но не получила ответа. Когда она вылезла из-под Брюса, то увидела, что старуха чуть приподняла голову и открыла один глаз. Вспышка ярости охватила Эмбер. Она резко повернулась и ударила сиделку по лицу.
– Поднимайся! – заорала она на Спонг. – Поднимайся, старая сука, и помоги мне!
Испуганная и окончательно проснувшаяся, Спонг быстро вскочила с кресла. Через несколько минут им вдвоем удалось уложить Брюса обратно в постель. Он лежал теперь совершенно спокойно и неподвижно. Эмбер встревоженно склонилась над ним, приложила руку к его сердцу, пощупала пульс – биение было, хотя и слабое.
Тут она услышала вопли Спонг:
– Боже ты мой, ну что я такого сделала! Я подходила к нему, и я же, оказывается…
Эмбер круто повернулась к ней.
– Что такого сделала?! – закричала она. – Дрянь толстопузая, ты заснула и позволила ему встать с кровати! Он мог убиться из-за тебя! Клянусь Богом, если он умрет, ты пожалеешь, что не заболела чумой сама! Я удавлю тебя, помоги мне Господи, своими собственными руками удавлю.
Спонг отпрянула.
– Господь с вами, мэм! Я только на минутку сомкнула глаза, клянусь всеми святыми! Ради Бога, мэм, не бейте меня…
Эмбер опустила сжатые кулаки и с отвращением отвернулась.
– Да не нужна ты мне. Завтра я позову другую сиделку.
– Ничего у вас не выйдет, мэм. Вы не можете отказаться от сиделки. Приход послал меня сюда, и служитель велел оставаться тут, пока вы все не умрете.
Эмбер тяжело и устало вздохнула, откинула волосы с лица.
– Ладно. Иди спи, я сама посижу с ним. Там есть кровать. – Она указала на детскую.
И всю остальную часть долгой ночи Эмбер не отходила от больного. Он лежал спокойнее, чем раньше, и она не стала беспокоить его, не заставляла есть. Она приготовила черного кофе, чтобы не спать, и время от времени выпивала глотом шерри-бренди. Но она так устала, что кружилась голова, и она не осмеливалась 'ыпить побольше. А в соседней комнате храпела и пускала слюни Спонг. Иногда по пустынной ночной улице проезжала запоздавшая коляска, и лошадиные копыта ритмично цокали по мостовой; ночной сторож, устало шагал взад-рперед по улице. Где-то громко в экстазе мяукал кот. Похоронный колокол ударил три раза с промежутками. Потом в ночной тишине раздался мелодичный распев сторожа:
Глава тридцать пятая
