– Папа, а почему у дьявола рога?
– Потому что дьявол – рогоносец, дорогая.
Эмбер в этот момент надевала на себя три нижние юбки, каждая из которых была накрахмалена. Она бросила быстрый взгляд на Брюса, он посмотрел на нее, сощурившись, и они обменялись улыбками. Но Сьюзен настаивала:
– Что значит рогоносец?
– Рогоносец? Ну, рогоносец – это… Спроси у мамы, Сьюзен, она в этом лучше разбирается, чем я.
Сьюзен немедленно повернулась к матери:
– Мама, что такое…
Эмбер застегивала подвязку.
– Хватит болтать, помолчи хоть немного! Где твоя кукла?
Первого марта Эмбер переехала в Рейвенспур-Хаус, хотя он и не был полностью закончен, в нем еще ощущался запах краски и сырости. Кирпичи имели яркий цвет – лондонский дым еще не успел покрыть стены серой пеленой. Травы на террасах было мало, высаженные кусты дикого лимона и каштаны, грабы и сикоморы еще не выросли, живая изгородь из тиса и роз была слишком маленькая, чтобы ее подстригать. Тем не менее то был величественный и впечатляющий дом, и мысль, что он принадлежит ей, наполняла сердце Эмбер огромной гордостью.
Как-то раз Эмбер привезла Брюса посмотреть дом и показала ему ванную комнату – одну из очень немногих во всем Лондоне – с черными мраморными стенами и полами, зелеными атласными занавесками, позолоченными стульями и скамейками и самой ванной – утопленным в пол сосудом, таким большим, что в нем можно было плавать. С сияющим от гордости лицом Эмбер показывала все в доме, все предметы – серебро кухонной утвари и даже серебряные щипчики для свечей. Она рассказала, что зеркала в серебряных рамах, которых было в доме несколько сотен, были контрабандным путем привезены из Венеции. Она показала ему поразительную коллекцию золотых и серебряных столовых изделий, выставленных, как было принято, в шкафах вдоль стен столовой залы.
– Что ты скажешь обо всем этом? – В ее голосе звучали радостные нотки, а глаза сверкали торжеством. – Уверена, ничего подобного в Америке нет!
– Да, – согласился он. – Там нет такого.
– И никогда не будет!
На это он пожал плечами, но спорить не стал. Через некоторое время, к ее удивлению, он спросил:
– Ты ведь очень богата?
– О, ужасно богата! Я могу иметь что угодно! – Но не добавила – в кредит.
– А ты знаешь, в каком состоянии твои финансовые дела? Ньюболд говорит, у него трудности с отчислением тебе процентов. Ты не считаешь нужным отложить хотя бы две-три тысячи фунтов в качестве неприкосновенной суммы?
Эмбер была поражена и разгневана.
– Да зачем мне это? Я не хочу забивать себе голову этими делами. И потом – всегда можно получить еще денег оттуда, откуда пришли эти, уверяю тебя!
– Но, дорогая моя, ты не всегда будешь молодой.
Эмбер уставилась на него испуганным, возмущенным взглядом. Хотя проходящие годы наполняли ее душу ужасом и ее двадцать шестой день рождения состоялся две недели назад, она никогда не допускала, чтобы Брюсу могла прийти в голову мысль о том, что она стареет. Для Брюса Карлтона она хотела всегда оставаться шестнадцатилетней. И сейчас она сидела, задумчивая и тихая.
Как только они вернулись во дворец и Эмбер осталась одна, она бросилась к зеркалу. Она несколько минут изучала свое лицо, колку, волосы и зубы и наконец убедила себя, что не стареет. Кожа оставалась гладкой и кремовой, волосы – сияющими, сочного цвета, фигура – столь же превосходной, как в первый день, когда они встретились в Мэригрин. Однако были изменения, о которых Эмбер лишь смутно догадывалась: прежде на ее лице не было следов жизненного опыта, которые появились теперь и были свидетельством пережитого. Сколько бы лет ни отделяло ее от той девушки из Мэригрин, они не смогли ни умерить, ни сдержать того жизнелюбия и страсти, которые горели в ее глазах и лишь усиливались с годами. В Эмбер было нечто, не поддающееся разрушению.
Когда Нэн вошла в комнату, хозяйка сидела перед зеркалом, в которое тревожно всматривалась.
– Нэн! – вскричала она, как только дверь раскрылась. – Нэн, я старею?
Нэн, пораженная, взглянула на нее:
– Стареете? Вы? – Она подбежала к Эмбер, наклонилась к ней. – Да Господь с вами, ваша милость! Вы никогда не были красивее, чем сейчас! Вы просто с ума сошли, коль так говорите!
Эмбер неуверенно посмотрела на нее, потом снова в зеркало. Медленно прикоснулась пальцами к лицу. «Ну конечно же нет! – подумала она. – Он имел в виду не то, что я старею. Ведь он и не сказал этого. Он только сказал, что когда-нибудь…»
Когда-нибудь… вот чего она боялась. Она отбросила зеркало, вскочила и начала быстро одеваться к ужину. Но мысль, что когда-нибудь она постареет, что ее красота – столь безупречная сейчас – в конце концов увянет, все больше не давала ей покоя. Эмбер отбрасывала эту мысль, но она снова вползала в сознание, словно невидимый враг, отравляющий ее счастье…
Первый званый вечер, который Эмбер дала в новом Рейвенспур-Хаусе, стоил ей почти пять тысяч фунтов. Она пригласила несколько сот гостей, и все пришли, а кроме того, несколько десятков из тех, кого она не приглашала, но которые проникли в дом, несмотря на стражников у ворот.
Угощение было изысканно приготовлено, гостей обслуживали бесчисленные слуги в ливреях – все молодые и представительные. Шампанское и бургундское подавали в больших серебряных бочонках, и,
