Фрэнк едва не выпалил это.
Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.
– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.
– Спасибо, Бап.
– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.
Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.
– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.
Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.
Следующий звонок был от Майка.
Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.
– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.
– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.
– Нам надо это сделать, – сказал Майк.
– Но, Майк, он же наш босс!
– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.
Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.
– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.
– Нет. Я сам.
Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.
Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.
Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.
Форлиано был в «Мюриэтте».
Неблизкий звонок.
Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.
В тот день Фрэнк взял револьвер двадцать пятого калибра, а не свой привычный – двадцать второго. («Всегда меняй почерк», – учил его Бап.) Надвинув капюшон на лицо, Фрэнк вылез из машины. На улице никого – в Сан-Диего народ не выходит на улицу под дождь. Лишь Бап нарушил это правило, когда отправился в телефонную будку.
Увидев Фрэнка, Бап уронил монеты. Они запрыгали и покатились по полу будки, словно хотели убежать подальше. Бап схватился за ручку на двери.
Он знал, подумал Фрэнк.
Он знает.
В глазах Бапа была обида, когда он попытался защитить себя, однако не ему было тягаться с Фрэнком, когда тот рванул на себя дверь.
– Простите, – сказал Фрэнк.
Потом он четыре раза выстрелил Бапу в лицо.
Кровь текла за ним по пятам, когда он шагал прочь от будки.
Фрэнк присутствовал на похоронах. Мари была безутешна. Потом она обвинила ФБР в недосмотре. Это ничего не изменило.
Расследование убийства ничего не дало.
Федералы обвинили в нем Джимми, и это обвинение присоединили ко всем остальным против Лос- Анджелеса, однако доказать ничего не смогли.
В тот вечер Фрэнк был официально принят в семью. И Майк тоже.
«Церемония» посвящения имела место на заднем сиденье машины, съехавшей с шоссе L-15 около Риверсайда – в ней находились Крис Панно и Джимми Форлиано. Было это так: Крис вырулил на обочину, после чего Джимми развернулся и, уколов большой палец Фрэнка булавкой, поцеловал его в обе щеки со словами:
