палубу, что кругом огибала Свет.
Прислонившись к перилам, я выглянула наверх. Каждые четыре минуты свет вспыхивал одиночным ясным лучом, видимый из-за моря — и моря времени тоже.
Я раньше часто видела этот свет. Для меня, замкнутой сушей, плывущей сквозь годы, неуверенной в своей точке на карте, этот свет был тем, что обещал мне Пью, — отметиной, ориентиром, утешением и предупреждением.
А потом я увидела его. Пью в синей лодке.
— Пью! Пью!
Он поднял руку, и я кинулась вниз по ступеням, на причал, где он уже привязывал трос, как делал всегда, а его бесформенная шляпа натянута на самые глаза.
— Я все думал, когда же ты наконец доберешься, — сказал он.
Пью: Единорог. Ртуть. Линзы. Рычаги. Истории. Свет.
На мысе Гнева всегда был Пью. Но не тот же самый Пью?
Мы говорили всю ночь, словно никогда и не уходили отсюда словно тот прерванный день навесили дверью на сегодняшний, и они сложились спина к спине, Пью и Сильвер, тогда и теперь.
— Расскажи мне историю, — сказал Пью.
— Книга, птица, остров, хижина, узкая постель, барсук, начало…
— Ты рассказала тому человеку то, что я рассказывал тебе? — спросил Пью.
— Когда любишь кого-нибудь, так и скажи.
— Верно, дитя.
— Я сказала, как ты учил меня.
— Так, так… Это хорошо.
— Я люблю тебя, Пью.
— Что такое, дитя?
— Я люблю тебя.
Он улыбнулся, глаза его — как далекий корабль.
— У меня тоже есть для тебя история.
— Что?
— Ты знаешь, ведь сиротой была мисс Скред.
— Мисс Скред!
— Никогда не была потомком Вавилона Мрака. Так и не смогла простить нам этого.
И я снова оказалась на Леерном проезде, под Одноуточным Одеялом с утиными перьями, утиными лапами, утиным клювом, остекленевшими утиными глазами и плоским утиным хвостом, я ждала рассвета.
Нам везет — даже худшим из нас, — потому что рассвет приходит.
Огонь догорал, и снаружи повисла какая-то странная тишина, словно море перестало двигаться. А потом мы услышали собачий лай.
— Это ПесДжим, — сказал Пью. — Слушай!
— Он все еще жив?
— Все еще гавкает.
Пью встал.
— Скоро день, Сильвер, пора уходить.
— Куда ты пойдешь?
Пью пожал плечами:
— Туда, сюда, не туда и не сюда, а по временам вообще в другие места.
— Я увижу тебя снова?
— На мысе Гнева всегда был Пью.
Я смотрела, как он садится в лодку и выравнивает руль. ПесДжим приподнялся на носу, виляя хвостом. Пью стал грести прочь от скал, и в этот момент вышло солнце и засияло прямо сквозь Пью и лодку. Свет был такой сильный, что мне пришлось ладонью прикрыть глаза, а когда я посмотрела снова, и лодка, и Пью исчезли.
Я осталась на маяке, пока день не сошел на нет. Когда я уходила, солнце садилось, и на другой стороне неба вставала полная луна. Я вытянула руки, держа палое солнце в одной, восходящую луну в другой, мои золото и серебро, мой дар от жизни. Мой дар жизни.
Моя жизнь — лишь сомнение во времени. Устье пещеры. Зазор для слова.
Это были мои истории — вспышки по-над временем.
Я позову тебя, мы зажжем огонь, выпьем вина и признаем друг друга здесь, в том месте, что принадлежит лишь нам. Не жди. Не затягивай с историей.
Жизнь так коротка. Эта полоска моря и песка, эта прогулка по берегу, пока прилив не скрыл все, что мы сделали.
Три самых трудных слова на свете.
Но что еще я могу сказать?
Примечания
1
Парафраз Ветхого Завета: «Взгляните на скалу, из которой вы иссечены, и в глубину рва, из которого вы извлечены» (Исайя, 51:1). —
2
Роберт Фолкон Скотт (1868–1912) — английский исследователь Антарктиды. 18 февраля 1912 г. достиг Южного полюса (на 33 дня позже Амундсена). Погиб на обратном пути.
3
Коринф. 15:55.
4
