Я тихонько улеглась в постель, а ПесДжим пристроился в ногах, потому что другого места ему не находилось. Чтобы согреться, я свернулась калачиком — колени к самому подбородку, ступни в ладошки. Я вернулась в утробу. В безопасность, пока не задают вопросов. Я думала о Вавилоне Мраке и о своем отце, рыжем, как селедка. Больше о нем я ничего не знала — только что он был рыжим, как я.
Ребенку, родившемуся по воле случая, легко вообразить, что Случай и есть его отец — так боги сперва наделали детей, а затем бросили их, даже не оглянувшись, но оставили один маленький подарок. Интересно, есть ли подарок и для меня? Я не представляла, где искать его или что я хочу найти, но теперь знаю, что все главные странствия начинаются именно так.
Известная точка во тьме
1) Заварить чайник «Самсона Крепкого» и отнести его Пью.
2) 8 утра. Сводить Пса Джима на прогулку.
3) 9 утра. Поджарить бекон.
4) 10 утра. Вымыть лестницу.
5) 11 утра. Снова чай.
6) Полдень. Начистить инструменты.
7) Час пополудни. Отбивная с томатным соусом.
8) 2 пополудни. Урок — История Маяков.
9) 3 пополудни. Постирать наши носки и т. п.
10) 4 пополудни. Опять чай.
11) 5 вечера. Выгулять пса и забрать продукты.
12) 6 вечера. Пью готовит ужин.
13) 7 вечера. Пью зажигает свет. Я смотрю.
14) 8 вечера. Пью рассказывает историю.
15) 9 вечера. Пью занимается светом. Иду спать.
Пункты 3, 6, 7, 8 и 14 — лучшее время дня. Я до сих пор тоскую по запаху бекона и полироли.
Пью рассказывал мне, каким был Сольт много лет назад, когда мародеры заманивали корабли прямо на скалы, чтобы украсть груз. Утомленным морякам нужна была хоть толика света, но если свет соврет — все пропало. Новые маяки построили для того, чтобы не было этой путаницы света. Некоторые зажигали гигантские костры на платформах, и они светили в открытое море, словно упавшие звезды. У других было всего двадцать пять свечей, которые мерцали в стеклянном колпаке, как в часовне святого, но эти маяки впервые нанесли на карты. Опасность и безопасность занесли в таблицы. Разверни карту, установи компас, и если твой курс верен, там будут огни. А то, что мерцает где-то еще, — приманка или западня.
Маяк — это известная точка во тьме.
— Только представь, — говорил Пью, — буря бьет тебя в правый борт, скалы грозят распороть обшивку, а спасает тебя лишь одинокий огонек. Свет гавани или сигнальный огонь — не важно, какой, ты плывешь к спасению. День настает, и ты жив.
— А я научусь налаживать свет?
— Так точно, и заниматься светом — тоже.
— Я слышу, как ты говоришь сам с собой.
— Я не разговариваю сам с собой, дитя, это я работаю. — Пью выпрямился и очень серьезно посмотрел на меня.
У него были молочно-голубые глаза, как у котенка. Никто не знал, всегда ли он был слеп, но всю свою жизнь он провел либо на маяке, либо в рыбацкой лодке, и руки стали его глазами.
— Давным-давно, в 1802-м или 1892-м — дату выбери сама — большинство моряков не умели ни читать, ни писать. Офицеры-то могли читать навигационные карты, но у простых моряков был свой способ. Проплывая мимо мыса Тарберт, или скалы Белл, или мыса Гнева, они никогда не считали такие места лишь точками на карте — они их знали как истории. У каждого маяка своя история, да не одна, и если поплывешь отсюда в Америку, не встретишь ни одного маяка, у смотрителя которого для моряка не найдется истории.
В те времена моряки сходили на чужой берег, когда только могли, и вот, расположившись на ночлег и прожевав отбивную, они раскуривали трубки и потягивали ром, и если им хотелось послушать историю, ее рассказывал всегда смотритель маяка, пока его помощник или жена присматривали за светом. Эти истории передавались из уст в уста, от поколения к поколению, обходили весь морской мир и приплывали назад, порой завязанные иначе, но те же по сути. Когда смотритель расскажет свою историю, моряки расскажут свои — от других маяков. Хороший смотритель — тот, у кого историй больше, чем у моряков. Иногда устраивались состязания: морской волк выкрикивал «Ланди» или «Калф-оф-Мэн», и приходилось отвечать
Пью посерьезнел и замолк, а глаза его стали далеким кораблем.
— Я могу научить тебя — да кого угодно, — для чего нужны инструменты, и свет будет вспыхивать каждые четыре секунды, как заведено, но я должен научить тебя хранить свет. Понимаешь, что это значит?
Я не понимала.
— Истории. Вот что ты должна выучить. Те, которые я знаю, и те, которых не знаю.
— Как я могу выучить те, которые ты не знаешь?
— Расскажи их сама.
А потом Пью заговорил обо всех моряках, наездниках волн, которым случалось по самую шею уйти в смерть, и они нашли себе последний карман воздуха, твердя, словно молитву, одну историю.
— Неподалеку отсюда жил один человек, привязал себя к рангоуту, когда его корабль пошел ко дну, и семь дней и семь ночей таскало его по морю, а держался на плаву он, пока другие тонули, потому что рассказывая себе истории, словно помешанный, так что когда одна заканчивалась, начиналась другая. На седьмой день он рассказал все истории, которые знал, и тогда он стал рассказывать себя, словно сам был историей, с самых ранних начал и до зеленого и глубокого несчастья своего. История, что он рассказывал, была о человеке, который потерялся и нашелся, но не однажды, а много раз, пока, захлебываясь, пробивался сквозь волны. И когда опустилась ночь, он увидел свет на мысе Гнева, что горел всего неделю, но горел, и человек знал, что если станет историей этого света, наверное спасется. Из последних сил он начал грести к нему, цепляясь за рангоут, и в уме у него маяк стал сверкающей веревкой, что тянула его к себе. Он ухватился за нее, обвязал ею запястье, и в тот же миг смотритель маяка увидел его и побежал за спасательной лодкой.
Позже, когда человека принесли в «Гагарку», и он стал приходить в себя, каждому, кто желал послушать, он рассказывал то же, что рассказывал себе в те пропитанные морем дни и ночи. Другие вступали, и вскоре обнаружилось, что у каждого маяка своя история — нет, каждый маяк и
церковь на 250 мест была почти полна — 243 души, все население Сольта.
2 февраля 1850 года Вавилон Мрак прочел свою первую проповедь.
Ее текст гласил: «Помни о скале, из которой ты высечен, и о яме, из которой выкопан».[1]
Хозяина «Гагарки» так потрясла эта проповедь и ее незабываемый текст, что он переименовал свое заведение. С этого дня и навсегда он был уже не хозяином «Гагарки», а владельцем «Скалы и Ямы».
