Правильно, ведите себя естественно. Только дайте мне деньги, я сам заплачу, сейчас как раз подходящий момент.
Возле кассы стояли весы, на которых взвешивали рыбу. Переводчик бросил на одну чашу весов несколько купюр, на другую счет и громко рыгнул.
Просто чудо! прокричал он.
Жалкая кухня! откликнулся пожилой кассир.
Лучший ресторан в Японии! завопил переводчик.
Исключено! закричал кассир.
Я настаиваю! заорал переводчик.
Да снизойдет на меня благословение Будды! заорал кассир.
Плавучий дом, прошептал переводчик.
Тут такого нет, прошептал кассир.
Переводчик высыпал на чашу весов пригоршню монет. Он погладил пачку банкнот и уронил их над чашей: кружась, они одна за другой падали поверх монет.
Снег, прошептал он. Падает снег и засыпает путь к замку – какое изысканное зрелище.
Много выпадет снега, прошептал кассир, чтобы замести следы чужака, стремящегося проникнуть в замок под покровом ночи.
Переводчик вытянул еще несколько банкнот из пачки Квина и уронил их на весы.
Неужели нужно опасаться могущественного хозяина замка?
Он могуществен превыше всякого могущества. Никто не сравнится с ним.
Никто? Это опрометчивое заявление. У нас ведь, в конце концов, есть император.
Но император утратил свое могущество еще в тринадцатом веке.
Верно. Он теперь просто фигура, бог. Настоящее могущество давно в руках военачальников. Не так ли?
Кассир пожал плечами.
О давно прошедших эпохах, прошептал он, я не знаю ничего.
Значит, вы хотите сказать, зашептал переводчик, что могущество этого господина в замке может сравниться с могуществом военачальников предыдущих эпох? Что он может сравниться с теми воинами, которые всего несколько десятилетий назад были нашими вождями, когда мы завоевывали Китай и Тихий океан? Можно ли сравнить эту империю с их Великой Восточноазиатской Сферой Всеобщего Процветания?
Великой Азиатской чем? прошептал кассир. Вы сказали – Китай? Тихий океан? Восточная Азия? Сферы процветания? Нет, эта империя не может сравниться с той, потому что она гораздо больше. И она существует на самом деле, не то что та, другая, – просто мечта, столь хрупкая, что рухнула за какие-то два дня под весом одной бомбы. Нет, эта империя существует, говорю вам.
Значит, тот, кто ею правит, вероятно, и впрямь могущественный император. Когда он созывает придворных у себя в замке, этот император из императоров?
Кассир зачерпнул деньги из чаши весов и выбил чек на маленькую сумму. Он перестал шептать и заговорил обычным голосом.
Пятьдесят граммов, сказал он. Это очень хороший белый муксун, маленький и круглый, но слишком хороший пловец, ни одному рыбаку не поймать. Боюсь, у нас нет того, что вы ищете.
Переводчик икнул. Кассир втянул воздух сквозь зубы. Они, шатаясь, вышли из ресторана и зашагали по улице, расталкивая толпы людей, покачивавшихся стоя на месте и обрызгивавших друг друга. Наконец переводчик нашел незанятую телефонную будку и, прислонившись к ней в тусклом свете уличного фонаря, расстегнул штаны.
Вот так, прошептал он, теперь у нас есть все. Во-первых, он сказал – пятьдесят граммов, это половина сотни или половина ночи. Полночь. Именно в полночь этот император гангстеров и появляется в своем плавучем доме. Во-вторых, он невысокий и круглый. В-третьих, подконтрольный ему незаконный бизнес образует империю, превосходящую по территории Японию времен Второй мировой. В-четвертых, его агенты не ограничиваются Востоком, они действуют по всему миру. В-пятых, он более могуществен, чем генерал Тодзё двадцать лет назад. В-шестых, я не знаю, что кассир имел в виду, назвав его белым. Японский язык очень неточен. Может ли быть так, что этот гангстер – европеец? Или наполовину европеец?
Думаю, да, сказал Квин. Но где же этот плавучий дом?
Как раз за рестораном, в котором мы только что были, именно поэтому мы и пошли туда. Сейчас большинство каналов в Токио – просто канализационные стоки, но один из немногих, что все еще может называться каналом, – за этим рестораном. Чистая вода. Именно то, что нужно, когда живешь в плавучем доме. Я думал о канализации, когда мы сидели в кофейне, и именно поэтому мы туда пошли, потом я подумал о чистой воде, когда мы смотрели на чистый силуэт Фудзи-сан на закате, и именно поэтому мы и пошли к заливу. Но у нас был длинный день, и, кажется, пора идти. Ну так как?
Квин вынул деньги.
Невозможно, сказал переводчик. Не возьму, даже и не думайте. В конце концов, я почти ничего для вас не сделал. И позвольте поблагодарить вас за суси, саке и Моцарта. Это был очень приятный день.
Уезжая, он помахал Квину с заднего сиденья такси; Квин был изумлен легкостью, с которой переводчик раздобыл информацию. Но, конечно, Квин не подозревал, что провел день в обществе бывшего капрала, того самого, что некогда служил шофером у великого шпиона и двойного агента времен прежней Империи и овладел десятью тысячами тайных приемов, пока возил в Кемпейтай своего хозяина, внушавшего ужас маленького барона со стеклянным, никогда не закрывавшимся глазом, возил по опасным улицам Мукдена и извилистым переулкам Шанхая, по путям загадочных заговоров и афер Токио, которые исчезли вместе с войной.
Обычно Большой Гоби смотрел телевизор и ходил туда-сюда по квартире. Если он видел на экране засорившуюся раковину, то шел в кухню, чтобы проверить, работает ли их собственная. Если на экране рекламировали средство от запора, то шел в туалет, чтобы облегчиться.
Как-то вечером Квин подошел к телевизору и выключил его. Через несколько минут Большой Гоби застонал.
Эй, Квин. Что это еще такое? Я же телевизор смотрю.
Что смотришь?
Не знаю. Что-то.
Ты же несколько дней с места не двинулся.
Разве?
Ну-ка, слушай, Гобс, трубка разладилась еще вчера. Изображения-то нет, а тебе хоть бы что. В телевизоре один шум и помехи.
Ну, тогда, наверное, именно это я и смотрю.
Плохо, Гобс. Скажи, что тебя беспокоит.
Ничего.
Ну, давай, выкладывай.
Это обязательно?
Да.
Большой Гоби сцепил руки. Он крутил пальцами, будто мыл их и вытирал.
Вот в чем дело. Я больше не могу нормально думать.
А почему?
Все перемешалось, вот в чем дело.
Почему?
Потому что все изменилось. В смысле, вся моя жизнь раньше была простая и понятная. У меня было немного, но что-то было, и это было чертовски важно, но теперь это ушло, в смысле, просто ушло, и все. Как это можно потерять то, что раньше было для тебя целой жизнью?
А может, нет, Гобс, может, ты не потерял это. Что это было?
Большой Гоби заново вымыл руки. Он почесал вмятину на плече.
Зачем тебе это?
Потому что я о тебе забочусь.
