начнут танцевать в лунном свете? Я хотела бы быть одной из них. Может быть, я и есть одна из них.
Я не была ребенком, чтобы бояться духов или привидений, но то жуткое настроение, в котором она пребывала, не могло не испугать меня. Я уже полностью «насладилась» Мадридом и, повернувшись, стала спускаться с холма, пробираясь между заброшенными домами и стараясь держаться подальше от разбитых окон и пустых дверных проемов. Элеанора тут же громко окликнула меня, забыв свой призыв к молчанию.
— Подожди! Еще рано возвращаться, Аманда. Мы уже почти пришли. Ты еще не видела того, что я хотела тебе показать. Ты ведь хочешь побольше узнать о Доро, не так ли?
Ее крик эхом раздался по голым, застывшим домам, как будто бы они тоже закричали, протестуя против моего ухода, грохоча всеми своими скелетами. Я подозревала, что все ее предыдущие разговоры о моей матери были только предлогом, чтобы вытащить меня сюда и чтобы здесь, в этом мертвом месте, расправиться со мной. Но она остановилась у одного из серых домов, где в окнах еще сохранились стекла, отражающие темно-зеленые тени, ступени крыльца были отремонтированы, хотя и не покрашены.
Она поманила меня.
— Подойди, — сказала она, и я подчинилась.
— Войди, — приказала она. — Я отперла дверь. Войди.
Она разговаривала с той властностью в голосе, которая был присуща Хуану Кордова, и я не могла не подчиниться ей. Я поднялась по трем серым ступенькам и взялась за ручку двери.
— Открой ее, — произнесла Элеанора позади меня.
Я повернула ручку и перенеслась в странный мир. Элеанора следом поднялась и закрыла дверь; мы оказались вместе заперты в комнате, которая пришла к нам из далекого прошлого.
Среди заброшенных жилищ с пустыми комнатами эта оказалась исключением: в ней сохранилась мебель. Стены были оклеены обоями с голубыми васильками, а не побелены, как в других домах, а на трех окнах висели голубые с белым занавески. Там стояла широкая медная кровать, маленький мраморный столик, деревянное кресло-качалка и стул, обтянутый красным бархатом. Хотя, конечно, в одном углу обои уже отставали, занавески выгорели и запылились, на покрывале какое-то животное устроило себе пристанище, медные части кровати потускнели, сиденье красного стула было сильно протерто, и везде клочьями висела паутина. Однако этой комнатой пользовались.
— Зачем? — спросила я. — Зачем?
— Доро и Керк обставили эту комнату, когда были молодые, до того, как Керк уехал, а Доро встретила твоего отца. Кларита говорит, что они взяли мебель из дома, а кое-что купили. Доро сама сшила занавески, поэтому кое-где они не очень ровные. Они здесь прятались. Когда Хуан и Кэти думали, что они на ранчо, они приезжали сюда. Должно быть, это было так романтично!
— Но почему здесь все сохранилось? Хуан знает об этом месте?
— Возможно. Он знает все. Но он изгнал это из своего сознания. Он не принимает то, чего не хочет принимать. Любовное гнездышко Доро и Керка его теперь не касается. Кларита говорит, что Кэти тоже знала об этом и что после их смерти она заперла этот дом. Однажды Кларита в ее вещах нашла этот ключ и, когда я была подростком, она привезла меня сюда, чтобы рассказать о своей младшей сестре и о жестоком молодом человеке, которого она любила. Жестоком в представлении Клариты.
Поднимая пыль, куда бы я ни ступила, я обошла комнату, сочувствуя разбитой любви, от которой пострадала моя мать.
— Конечно, когда Керк уехал, она больше сюда уже не приходила, а затем она встретила твоего отца, — продолжала Элеанора. — Когда они оба умерли, Кларита привезла сюда твоего отца и показала ему комнату. Она сказала, что он должен был понять женщину, на которой женился, и увезти ее из семейства Кордова и больше никогда к ним не возвращаться.
Мрамор столика просто обжег меня холодом, и я в гневе заметалась:
— Жестокая Кларита! Что за ужасную вещь она сделала!
— Она должна была заставить его понять, почему Доро убила Керка. Он не верил в их любовь, пока она не показала ему это.
— Не надо было этого делать!
Элеанора загадочно улыбалась, и мне не понравилось, как она выглядит. Зачем она меня сюда привезла?
В дальнем конце комнаты была дверь. Чтобы успокоиться, я оставила Элеанору и прошла во вторую комнату с покрытой ржавчиной раковиной у окна, голым деревянным столом и двумя шаткими стульями. Кухню не пытались ремонтировать, а если здесь и была плита, то ее убрали.
В одном углу стоял маленький старый чемодан, я открыла его. Пустота, запах нафталина и всего одна вещь. Я удивленно наклонилась и подняла крошечный чепчик, сшитый из желтого атласа и кружев — детский чепчик, который лежал на дне чемодана. Неровные стежки подсказали мне, как он попал сюда — в дом, в который она никогда больше не возвращалась.
Я взяла чепчик и унесла его, чтобы показать его Элеаноре.
— Что делать с этим?
Элеанору совершенно не интересовали детские вещи. Она наблюдала за мной таким напряженным взглядом, что мне стало не по себе.
— Аманда, — сказала она, — веришь ли ты в старые рассказы о проклятии рода Кордова, которое пошло от доньи Инес? Знаешь ли ты, что каждый из нас несет в себе каплю безумия.
Ее глаза сверкали от возбуждения, в ее улыбке не было ни доброты, ни дружеского расположения. Да, возможно, все мы немного сумасшедшие. Даже я, которая считала себя вне досягаемости семейных преданий Кордова.
Она продолжала говорить, а я снова закружила по комнате, пытаясь освободиться из сетей своей кузины.
— Интересно, какой она была в действительности — эта Инес? Хотелось бы знать, что она чувствовала, когда стояла у той кровати ночью с кровью на платье. Боялась ли ее тогда Эмануэлла?
В ее словах звучало какое-то коварство, оно было в самом ее тоне, поэтому я должна была посмотреть ей в лицо и не должна была ее бояться.
— Это ты подложила тот фетиш, который я дважды находила в своей комнате, не так ли? — спросила я. — И ты положила донью Себастьяну в мою постель. Это ты хлестала меня плетью во дворике и…
— И дедушку? — вскричала Элеанора.
— Ему не было больно. И, возможно, в твоих руках была медная статуэтка в магазине?
Постепенно ее лицо, обрамляемое длинными волосами, становилось все более бледным.
— Я не столь изобретательна, как ты думаешь. Фетиш — да. И все то, что произошло с Гэвином, — каменная голова и остальное. Тетя Кларита помогала мне, потому что мы обе хотели ссоры с Хуаном. Но это все были шалости, и мы не добились никаких результатов. Я ничего больше не предпринимала, и, наверное, это было моей ошибкой, Аманда.
Она так пристально на меня посмотрела, что я почувствовала себя просто в плену этого взгляда. Но я понимала, что должна бежать. С Элеанорой что-то происходило: если это было сумасшествие, то оно сейчас проявилось в полную силу, и я совершенно не верила тому, что она говорила. Я знала только, что она хочет причинить мне боль. Я старалась не поворачиваться к ней спиной, и потихоньку отступала к двери, шаг за шагом. Казалось, она этого не замечала, потому что принялась осматривать комнату. Ее внимание привлекла узкая доска, которая выпала из оконной рамы, она быстрым движением подскочила к ней и схватила обеими руками доску, из которой торчали ржавые гвозди. И тут она снова впилась в меня горящими глазами.
— Итак, ты надеялась получить мое наследство, Аманда? А сейчас ты хочешь получить Гэвина. Знаешь ли ты, что ты этого не получишь? Тебе некуда бежать. Это будет похуже плети, Аманда. И если я так решила, ты никогда не выйдешь из этого маленького домика, куда когда-то приходила и твоя мать. Пройдут годы, пока тебя найдут. А когда найдут, ты будешь похожа на донью Себастьяну в повозке смерти.
Нельзя стоять и дожидаться, когда она подойдет и ударит: я должна опередить ее — и бежать. Рванувшись к двери, я распахнула ее одним рывком и выскочила на крыльцо — прямо в руки к Гэвину Бранду.
XVII
