военную силу. Нечто сходное существовало между жрицами ее храма. Спартанка по себе знала, с каким трудом, однажды возникнув, рвались подобные связи.
Женщины под ее началом уже не были рядовыми воительницами. Они становились элитой, и сами отлично это понимали.
— Моим девушкам не повредили бы кое-какие послабления, — сидя с Бальбом и Титом в триклинии, сказала Лисандра.
Ланиста пристально посмотрел на нее.
— Ты это к чему?
— К тому, Бальб, что нельзя больше обращаться с ними, точно с узницами в тюрьме. Если все будет продолжаться по-прежнему, то задуманное пойдет прахом.
Она повернулась к Титу.
— Ведь ты служил в легионе, так?
Тот утвердительно кивнул.
— А раз так, то кому, как не тебе, знать, насколько важно душевное здоровье воинов. Нельзя все время держать нас взаперти! Вдобавок девушкам необходимо привыкнуть держать шаг в бросках на дальние расстояния, а когда наша численность возрастет — и к действиям на местности, не только на ровной арене.
Тит снова кивнул.
— Она дело говорит, Бальб. Но прежде ты должна дать нам слово, что никто из вас не сделает попытки сбежать. Речь идет о твоей чести, Лисандра.
— Клянусь именем Афины! — ответила она, и ее глаза заблестели. — Тит, нам это действительно необходимо. Мы должны стать не просто бойцами, предназначенными для арены. Мы способны на большее. Подобного никогда еще не делалось, мы — первые!
— Куда катится мир! — с притворным отчаянием вздохнул бывший центурион. — Грядут армии женщин. Повсюду амазонки!..
Лисандра фыркнула.
— У нас есть настоящая амазонка, — сказала она. — Сорина. Истинная дикарка, не ведающая дисциплины и строя. Пусть у них будет хоть десятикратное преимущество, им все равно нас не победить! Перед лицом вашего императора мы разгромим всех врагов и обратим их в бегство!
— Ты не особенно увлекайся, — воздел пухлые ладони ланиста. — Строевая подготовка, о которой ты все время толкуешь, — это, конечно, очень хорошо и даже необходимо, но не забывай, что все расходы должны быть оплачены. Поэтому ваши выступления на арене никто не собирается отменять. Скорее даже наоборот.
Лисандра гордо ответила:
— Мы знаем, Бальб, и готовы. Всегда.
— Вот и хорошо. Потому что у меня кое-что уже назначено.
Она кивнула.
— Это еще одно упражнение, призванное нас укрепить.
Сорина напрягла ступни, пропуская песчинки между пальцами ног. Солнце согревало ей спину, обтянутая кожей рукоять меча удобно и привычно лежала в ладони. Это был всего лишь небольшой праздник, но цирк все же оказался набит, что называется, под завязку. Люди жаждали зрелищ, и эта жажда не ведала окончательного утоления.
После ее боя с Эйрианвен публика проявила к варварскому стилю неожиданный интерес, и по этой причине Сорина была снова вооружена длинным мечом ее родины. Только на сей раз о кровной вражде не было даже и речи, так что воительница облачилась в обычный доспех.
Против нее выставили уроженку Галлии, сражавшуюся под именем Эпоны… а впрочем, невелика разница, как там ее звали. В любом случае она очень скоро умрет, а Сорина в очередной раз подтвердит свое звание царицы песков.
Эпона оказалась рослой, со светлыми, коротко подстриженными волосами. Такая прическа вкупе с румяным, немного свиноподобным лицом, видимо, должна была придать ей внешность совершенной дикарки, едва ли не животного. Ее тело было густо раскрашено вайдой, ярко-синей на белой коже. Щербато улыбнувшись Сорине, Эпона двинулась вперед, размахивая тяжелым железным клинком, точно топором дровосека.
Сорина холодно усмехнулась в ответ, ее взгляд оставался непроницаемым. Она приняла боевую стойку, готовая мгновенно ответить на любое движение. Какое-то время женщины топтались по кругу. Каждая старалась предугадать намерения соперницы. Потом Сорина с жутким криком прыгнула вперед, ее меч молнией метнулся к шее Эпоны.
Та едва успела вскинуть клинок в защитном движении. Это оказалось почти и все, что она способна была противопоставить Сорине. Та наседала как одержимая, только загорелая кожа блестела от пота. Она гнала и гнала Эпону, приближая неотвратимый конец.
Никаких выпадов и защит, никакого обмена ударами! С первых мгновений поединка сделалась очевидной безнадежная разница в мастерстве. Толпа зрителей начала медленно хлопать в ладоши в знак своего недовольства подобным подбором гладиаторской пары.
Сорина услышала это хлопанье и немного ослабила свой беспощадный напор. Не стоит разочаровывать публику слишком скорым и незрелищным окончанием поединка.
Тут до нее дошло, что она, кажется, что-то доказывала себе самой. Может, Гладиатрикс Прима подспудно боялась, что выматывающий поединок с Эйрианвен выпил всю ее силу, лишил ловкости и быстроты?..
Что же до Эпоны, та дралась все с меньшей охотой. Похоже, первый наскок амазонки совсем лишил ее мужества. Она больше ни на что не надеялась, даже не пробовала отсрочить конец.
— Нападай же, — по-латыни сквозь зубы прошипела Сорина. — Тебе меня не побить, так заработай хоть миссио!
На эти слова ее подвигла вовсе не жалость. Уж скорее — боязнь, что столь жалкое выступление Эпоны заставит кого-нибудь усомниться в ее собственной доблести.
Хитрость, однако, не удалась. Ну да, Эпона довольно бодро устремилась вперед, но до чего же медлительно и неуклюже! Да и сражалась она словно бы не с Сориной, а с ее мечом, била и била только по нему. В конце концов амазонке все это опротивело, она двинула кистью, и меч Эпоны улетел далеко прочь, вырвавшись из руки.
Он еще не успел упасть наземь, когда Сорина крутанулась и всадила локоть в лицо рослой противницы. Та запрокинулась и рухнула навзничь, обрызгав кровью песок.
Стоя над распластанным телом, амазонка отыскала глазами ложу правителя. Фронтин не заставил долго ждать своего приговора. Короткий жест — и Эпона забилась в предсмертных конвульсиях.
Зрители гудели, свистели, презрительно тыкали пальцами. Это вместо бешеных оваций, которыми привыкла наслаждаться Сорина! Никогда еще публика подобным образом не провожала ее.
Сопровождаемая оскорблениями, она быстро прошагала к воротам жизни.
— И это называется поединком? — коснулся ее ушей чей-то голос с ближней трибуны. — Если это была шутка, то весьма неудачная! Почему бы тебе не сразиться с кем-нибудь, способным за себя постоять?
— Да потому что она больше ни на что не годится, — ответили откуда-то сверху. — Состарилась!
— То-то ее выставляют против никуда не годных соперниц. Та же Ахиллия, как я понимаю, ее прирезала бы в два счета.
Сорина остановилась. Светло-карие глаза пристально обежали толпу, выискивая оскорбителя, и нашли его. Это был тощий, неряшливый недомерок в ярко-желтой тунике. Сорина зарычала и бросилась в ту сторону, молотя мечом по решетке, отделявшей арену от зрительских мест. Люди на трибуне с криками подались прочь, кто-то даже упал.
— Выйди-ка сюда, мелкий паршивец! — выкрикивала Сорина. — Ахиллия твоя — дерьмо и ничтожество! Слышишь меня? Дерьмо!..
