Благословенное дитя

вместо этого она смеялась. Когда тебя щекочут, то поневоле смеешься, сердиться же на Элизабет невозможно.

Эрика попыталась было объяснить матери, что ей нравится, когда ее целуют, а когда щекочут — нет, но не смогла подобрать нужных слов. У нее не получилось. Элизабет поняла ее неправильно: подумала, что дочь просит еще поцеловать, поэтому опять обняла Эрику и принялась целовать и щекотать ее. Они смеялись и хихикали.

Перед тем как отправить Эрику на Хаммарсё в первый раз, летом 1972 года, Элизабет много говорила. Она сказала, что Эрика должна ежедневно менять трусы и не рассчитывать на то, что новая жена Исака будет ей каждое утро приносить чистое белье. А после еды Эрика должна говорить «спасибо», чтобы никто не подумал, будто она застенчивая дурочка. Эрика должна показать Исаку и его новой жене письмо от директрисы, в котором говорится о ее успехах в школе. Эрика была способной девочкой — хорошо читала, хорошо писала, хорошо считала, усердно поднимала руку, хорошо работала в группах и самостоятельно, ее вещи всегда в порядке, только на физкультуре у нее не все получается, и еще она не очень ладит с одноклассниками. Эрика тянется к учителям, а на переменах чувствует себя неуверенно. Директриса написала, что Эрике неплохо бы побольше заниматься рисованием. Например, белый медведь, которого она нарисовала, не слишком-то похож на белого медведя. Он скорее напоминает морское чудовище с большими зубами, оскаленной пастью и мокрыми глазами. По словам директрисы, «задание заключалось в том, чтобы нарисовать настоящего белого медведя». Однако в целом письмо было скорее положительным. Так сказала Элизабет, несколько раз прочитав письмо. Следовательно, его вполне можно показать отцу ребенка. Еще Элизабет сказала, что Эрика должна звонить ей по меньшей мере раз в два дня и рассказывать, что она делала. Если не позвонит, Элизабет будет беспокоиться. Сама она не желает звонить в Хаммарсё и разговаривать с новой женой Исака. Эрика должна помнить, что отец может и вспылить, но это происходит без особой причины. В общем, конечно, причина есть, но это вовсе не так страшно, как кажется на первый взгляд. Эрика не должна расстраиваться, если он будет ругаться. Ну, очень сильно расстраиваться не стоит. Элизабет сказала, что язык у Исака — как у змеи. Того и гляди высунется и ужалит.

— Но тебе самой решать, умрешь ты от этого или нет, — заключила Элизабет.

Элизабет не обмолвилась о том, что у новой жены Исака есть имя и зовут ее Роза («Какое красивое! Как цветок!»). И ничего не сказала о том, что у Исака с Розой есть дочка — ей почти шесть лет, зовут ее Лаура, и она приходится Эрике сестрой.

* * *

На Эрике и Лауре юбки, из которых они уже давно выросли, и выцветшие розовые футболки. У обеих девочек длинные светлые волосы, длинные загорелые ноги и маленькие попки — они вертят ими, когда идут из магазина, держа в руках по тающему мороженому. Мужчины оборачивались им вслед и думали то, о чем не принято думать, но до мужчин сестрам дела не было, их внимание полностью сосредоточено на мороженом, прилипающем к рукам и капающем на футболки.

Или же они ложились в высокую траву за белым домиком из известняка, который Исак купил, когда Роза была беременна Лаурой.

— Мы ведь сестры? — спросила Лаура.

— Единокровные сестры, — ответила Эрика, — а это совсем другое дело.

— Да, — сказала Лаура.

— У нас разные мамы, а у настоящих сестер мама должна быть одна, — сказала Эрика.

— И отец тоже, — заметила Лаура.

— Это похоже на ложный круп, — сказала Эрика, подумав. — Единокровные сестры — сестры наполовину. Как бы понарошку, — добавила она и пропела: — Понарошку. Ложь. Вранье. Обман.

— А что такое ложный круп? — спросила Лаура.

— Болезнь, — ответила Эрика.

— Какая болезнь?

— Когда дети не могут дышать, лицо у них синеет, и губы тоже делаются синими-синими, и еще они задыхаются…. Вот так. — Открыв рот, Эрика издала кашляющий приглушенный хрип, схватилась обеими руками за горло и затряслась всем телом.

Лаура засмеялась и придвинулась поближе. Эрике хотелось взять сестру за руку — такую маленькую и худенькую, но вместо этого она сказала:

— Когда я была маленькой, то болела ложным крупом. А моя мать была совсем одна. Одинокая и покинутая всеми. И я чуть не умерла. Моя мама была совсем одна, и она стояла со мной на руках на улице, зимой, ночью, и плакала.

Лаура молчала. Она бы с удовольствием рассказала какую-нибудь историю и о своей матери, Розе, но не могла припомнить ничего подобного. Роза никогда не была одинокой и покинутой всеми. Розе никогда не пришло бы в голову стоять на морозе ночью, да к тому же еще и зимой, и плакать. Ей сроду не пришла бы в голову подобная дикость. Однажды зимой по дороге из школы Лаура сняла шапку и положила ее в рюкзак, и Роза так рассердилась, что минут на десять вообще потеряла дар речи. Она была совершенно уверена, что теперь Лаура заболеет воспалением легких. Хотя Роза редко ошибалась, в тот раз она оказалась не права. Никто не заболел.

— Но бывают болезни и похуже, чем ложный круп, — продолжила Эрика.

— Это какие? — спросила Лаура.

— Настоящий круп! — ответила Эрика, которая сама не знала точно, что такое настоящий круп. Но уж наверняка он хуже ложного. — Тогда у тебя вообще нет шансов, и тебе придется умереть. И все кончено.

— Но… — начала Лаура. Ей хотелось узнать подробности.

Завопив, Эрика перебила ее. Если завопить, то и объяснять ничего не надо. Вскочив, она, шатаясь, пошла по траве, выкрикивая:

— Помогите! Помогите! Я не могу дышать! У меня круп! У меня круп! — а потом упала на землю рядом с Лаурой.

Эрика лежала на траве, среди цветов, коленки и локти чесались, шея и затылок тоже. На нее заползли букашки — это клещи, впившись, они сосали из нее кровь. Если кого-то кусал клещ, в доме Исака все переворачивалось вверх дном. По-шведски клещ называется «fasting». Когда у тебя клещ, то Роза с Исаком склонялись над твоей рукой, или ногой, или попой, убирали волосы с твоей шеи и внимательно изучали клеща. Это как прийти в школу в новых брюках — все пялятся на них и говорят: «Круто». Приятно, конечно, но в то же время и мерзко. Например, смазывать клеща маслом и вытаскивать его пинцетом довольно забавно, особенно когда он раздулся, стал от выпитой крови лиловым и готов вот-вот лопнуть. Если клеща в этот момент сжать, то из него брызнет кровь. Главное, чтобы головка не осталась внутри — Роза говорит, это опасно и может вызвать заражение крови. От занозы тоже бывает заражение крови, если не вытащить ее вовремя иголкой или вытащить только ее часть. От заражения крови поднимется температура, начнется гангрена, а потом руку или ногу отрежут. И если дело не терпит отлагательств, резать будут без наркоза. Иногда руку или ногу отрезают, когда человек в полном сознании, — и все это лишь из-за какого-то клеща или занозы, которых вовремя не вытащили.

За деревьями, в сотне метров от серого каменистого побережья серо-синего моря, стоял домик Исака — белый дом из известняка. Эрика сказала про себя: «Я — Эрика Лёвенстад. Исак Лёвенстад — мой отец. Мы живем здесь, на этом острове, мою сестру зовут Лаура, я — старше ее».

Открыв глаза, она посмотрела на синее небо.

Летние дни были похожи друг на дружку, как и само лето. Лежа в высокой траве возле дома Исака, Эрика с Лаурой читали комиксы про Дональда, а потом — журнал «Старлет», для которого были слишком малы. Они ели землянику, их руки и рты пачкались ее красным соком. Каждый день был солнечным, в дом заходить строго запрещалось — они должны оставаться на улице. Таков закон — в дом не входить. Обсуждению не подлежит и не разъясняется. Все знают, что это означает. Закон этот непреложный, как