не ломаются, смуглянка маленькая, зато пухленькая, бойкая. Вертится, смотрит по сторонам, расчесала пальцами гриву, пригладила лохмотья волос, что падают на скуластое, пряное лицо, в рюкзачок заглянула, нацепила заколку-цветок, отцепила заколку-цветок, почесала плечо, ремешок на босоножках поправила, сложила ладони лодочкой, сжала коленками, покачивается-греется, тихонько напевает и улыбается чему-то своему. Инка притаилась рядышком, воспользовавшись мимолетным спокойствием соседки, занялась изучением чудного замшевого платьица, коротенького и тесного для такой сдобной фигурки. Тут настало время всхлипнуть по разнокалиберным лупам, охнуть по расхищенным ящичкам, комодам и чемоданам, хорошенько взгрустнуть о давних скитаниях по магазинам центральных улиц мегаполиса. Инка, видимо, вздохнула громче приличного, девушка вздрогнула, жемчужинки-зубки блеснули в миролюбивой улыбке, и надо сказать, оружие это было непобедимое. Инка смутилась и потупилась, но это не помешало ей бросить последний, не лишенный зависти и тоски взгляд на замшевое платье. Она хотела потопить прощальный горький вздох и заняться проводами машин туда-сюда. Но что-то помешало ей воплотить задуманное, Инка запнулась, отбросила всякое приличие и беспорядочно замахала ручонками, подобно всем утопающим, которые спасают сами себя. Тонула Инка в волнах восторга, укрывшего ее с головой, захлебываясь от радости, только и могла промычать нечленораздельное, древнее как мир: «У-у-у-в-а-у-у!»
Смуглянка ничего не понимала, но всем своим видом хотела сказать, что готова радость разделить и восторг поддержать: всплеснула руками, улыбнулась и ожидала, что же будет дальше. Надо сказать, немало волшебного платью и всему облику девушки придает смешная меховая штуковина на шее, что раскачивается при малейшем движении на тоненьком кожаном ремешке. Инка присмотрелась: кусочек волчьего меха, расшитый черно-белыми пуговицами, золотистыми и бирюзовыми бусинами. Сомнений и быть не могло – в долине меж высокогорными грудями незнакомки залегает амулет и этот амулет – детище Инкиных рук, исколотых под рабочим столом в «Атлантисе», маленькое событие одного суетного дня, что покоится в братской могиле бесполезных, никчемных дней. Не этот ли самый амулет Инка однажды сняла со своей худенькой шейки и протянула Уаскаро: «Не подойдет в подарок племяннице?»
Девушка ничего не понимала, от души смеялась за компанию и с интересом следила за Инкой зелеными глазищами ламы. Она была не из робких, с доброй улыбкой рассматривала диковинное существо, тактично не замечала взъерошенные волосы и предметы одежды, подогнанные кое-как в пестрый ансамбль. В один миг тяготы недели собеседований и полуголодные скитания по городу в поисках работы отступили, Инка забыла обо всем на свете, осмелела, вскочила, коснулась смуглого плеча девушки и скрепила догадки уверенным утверждением:
– Ю – Азалия.
Услышанное сбило соседку с толку, она вспыхнула, дернулась, на всякий случай схватила рюкзачок и прижала к себе. В общем, проверку неожиданным выдержала она сносно, а потом молча и недоверчиво слушала Инкины витиеватые объяснения. Она, по-видимому, мало что поняла из щебетания утопающей в восторге Инки, но зато узнала незабываемый рукодельный английский, который если раз слышал по телефону, вовек не забыть. Прилив неловкости начал медленно рассеиваться, Инка убедилась: перед ней Азалия, кто бы мог подумать, вот она, оказывается, какая.
Они обе так разволновались, что не мешало немного пройтись, проветрить горящие, дымящиеся головы, тем более что автобусы дружно вымерли в этих местах. Азалия с готовностью вспорхнула и энергично зацокала рядом. Они быстро петляли по улочкам, срезали углы, крупными и мелкими зигзагами передвижений украшали бульвары и площади. Сначала вблизи Азалии самообнаружение подкачивало: Инка, обезоруженная ласковой улыбкой, запиналась, заплеталась, не успевала собрать горстку нужных слов, покашливала и вспоминала, как в стародавние времена предки советовали: «Нечем заняться, учи языки». Очень нелегко было заплетать слова в косы и расплетать услышанное, но тут в дело пошли вспомогательные телодвижения, жесты и рисуночки мыском на земле. Постепенно Инка освоилась и с осторожностью змеелова, который запускает руку в мешок с добычей, стала хитрыми намеками подталкивать разговор к нужной теме. Она так старалась не ошибиться, так боялась спугнуть откровенность, что неожиданно для себя стала двигаться плавно и медленно, все тело ее струилось мягко и бесшумно, словно пума выбралась на ночную прогулку. Шаг за шагом, улочка за улочкой, как плот из веток тростника, сложилось: Уаскаро исчез десять лет назад, поиски не дали никаких результатов, шептались, что его украли горные духи, потом шептались громче, обвиняли во всем старшего брата, отца Азалии, шушукались, что всему виной – деньги, земли и стада альпак, а некоторые говорили в полный голос, даже кричали, что Уаскаро сбежал куда-то, там ему легко и свободно, и правильно сделал. Азалия слышать не хотела, что Уаскаро – Заклинатель Встреч, она грустно улыбалась и качала головой: это дядя-то Уаскаро – Заклинатель Встреч? Подумать только, и кто только мог такое наболтать. Если действительно, как ты говоришь, что вы познакомились недавно, значит, он просто сбежал от нас. Вроде бы он с детства мечтал жить там, где снег. Азалия грустно пожимала плечами, при этом амулет на ее груди раскачивался, как маятник.
«Уаскаро, Уаскаро, она не верит, что ты Заклинатель, но это пройдет, это поправимо. Но теперь я, кажется, догадываюсь, к кому летел твой задумчивый взгляд».
В шатре-киоске на горстку медных монет они выменяли два дымящихся бумажных стаканчика, присели в тенистом скверике, тянули кофе с корицей, грызли баранки и говорили о разных пустяках, а скамейка, как лодка, вплывала в сумерки. Потом Азалия прищурилась и, совершенно не заботясь об осторожности, безо всяких намеков и ухищрений забросала Инку острыми и прямыми дротиками-вопросами: а что дядя Уаскаро, он тебя не обидел, он тебе нравится, у вас что-то было, почему же он ушел, ты не стала требовать слишком много, ты ему нравилась, что он говорил, что обещал? Осыпанная дождем всех этих дротиков, Инка раскраснелась, запылала, вспотела, смешалась, можно было не отвечать, все ясно изобразилось и прекрасно читалось по румянцу на ее щеках, по краешку стаканчика, который она усиленно теребила, и по двум половинкам пластмассовой ложечки, которую она нечаянно сломала. Азалия хлебнула кофе и чуть улыбнулась глазами на сбивчивые оправдания и на растерянное Инкино молчание. После этого они придвинулись поближе, пошушукались жестами, рисуночками и подмокшим английским и решили вместе найти Уаскаро, живого или мертвого, найти дядю, раз уж он так околдовал кое-кого.
Инке давно не было так хорошо, тепло и приятно, ведь в плодородные земли ее души щедро швыряли маисовые зерна надежды. От этого самообнаружение стало выбираться на солнечные предгорья, вело оно себя как-то непривычно, галопом неслось по новой, нехоженой и доселе неведомой тропе, запыхавшееся, вырывалось из привычных нор и пещер, бескровное, обрело силы и летело под самые облака, к неизвестной вершине. Инкино сердце трубило в гигантские эрке[17] из камыша, дудело в трубы-тыквы, гудело в рожки-кепы и бряцало в сакапы[18]. Инка, затаив дыхание, разглядывала свое отражение в дымящемся зрачке кофе и вслушивалась, что это делается, ждала, что это будет? Было темно и неспокойно в горной стране. Сыпались камни, все дрожало, гудело, ревело, с грохотом падали целые глыбы и утесы крошились, как гнилые, старые зубы. Гора тряслась, рыдала, кричала от боли, потом с грохотом треснула и выпустила в небо огонь. В одно мгновение тяжесть отступила, темень рассеялась, и там, среди вершин и пропастей горной страны, Инка обнаружила странное существо, которое парило, расправив крылья, и золотом перьев рассыпало повсюду драгоценные блики. Странное существо прошептало Инке, что он – Виракоча[19], белый человек, сотворивший себя и других, тот, к кому выходят из лесов дикие звери, из полей, саванн и предгорий робко, с надеждой сходятся смуглые и бледнолицые люди. Больше он ничего не сказал, не посчитал нужным свое появление объяснить. По виду он был горд, щедр, бесстрашен, и сила его была необъятна.
Вот какое существо обнаружила Инка в своей горной стране, стараясь не подавать виду, а как можно спокойнее потягивать кофе с корицей.
А Виракоча не дремал, вырвавшись из мучительной тесноты, он не желал более покоряться, отказывался ютиться в норах и пещерах, а намеревался безраздельно царить и подчинять все своей благородной воле. Не особенно церемонясь, Оперенный Золотом изгонял из горной страны всяких игуан, лам, ястребов и кротов, населявших предгорья, лощины, пропасти, ручьи и скалы. Он выталкивал сонное, ленное самообнаружение из обычных землянок и нор на острие горы, откуда ни сбежать, ни укрыться, где каждый жест, вздох на виду и сразу сложнее жить и дышать. Так чувствовала Инка, а сама потихоньку допивала кофе, и вот донышко стало сухим, а значит, надо отправляться дальше. И тут ночное небо взяло верх над Инкиной усталостью, пересилило желание побродить, выспросить еще и еще про Уаскаро,
