побороло любопытство разузнать о подружках Заклинателя, о его детстве, одолело небо и желание еще понаблюдать, как Азалия будет говорить о дяде. Все победило ночное небо, ведь было оно крепкое, как настоящий, собранный с плантации кофе, кружилось оно над головой, безграничное и таинственное, моргало лучиками звезд, манило и беспокоило Инку, ведь будет оно и потом, когда все давно рассыплется в прах. Небо всех побеждает, поэтому поспешно вскакивает Инка со скамейки, разминает затекшие ноги: все, пора идти в гости к Звездной Пыли, пора собираться в путь.
Пришло время прощаться, но благородный Виракоча непобедим, он не позволяет оставить девушку одну в чужом городе, не разрешает бросить ее вот так, посреди дороги, вечером, без языка и в коротеньком замшевом платьице, среди выбравшихся на охоту авантюристов, грабителей, хулиганов, разбойничьих шаек и одиноких, озабоченных пиратов Действительно, а не зайти ли нам в гости к одному замечательному человеку и знаменитому на весь интернет астроному? Сегодня он будет подглядывать за планетами, следить, что они там делают, в темноте, это очень важный и ответственный для него шаг, а мы и не собираемся ему мешать, тихонько посидим рядом, может быть, он разрешит и нам побродить по Звездной Реке. Азалия рассеянно согласилась: ну пойдем, поглядим на твои планеты, она скрутила волосы жгутом и потянулась так, что Инка прикусила язык: стоит ли впускать женственную стихию такой силы в квартирку к робкому астроному, выдержит ли необитаемый, нехоженый остров такое потрясение. Не собьет ли ученого с мысли вторжение двух, считай, целого племени женщин, не отвлечет ли такая неожиданность его от работы. Инка припомнила: Звездная Пыль и ей-то скрепя сердце разрешил прийти, взял обещание, что не будет мешать. «Ой, что же я наделала!» – запричитала она. Зачем, не подумав, позвала, любая старая, выжившая из ума черепаха и то умнее меня. Мучается Инка, пираньи сомнений крошат ее внутренности, мурены тоски сочат яд в ее сердце. Но Виракоча не дает извернуться, не позволяет спастись бегством. Азалия уже собирается в дорогу, причесывается и подкрашивает губы помадой с запахом ежевики, с блестками, которые придают ее рассеянной улыбке влажность.
Позвала, так что ж мы сидим, пошли. Инка поникла, тяжелы ее первые шаги с Виракочей, на каждом перекрестке поминает она змеиную мать, взглядом загнанной пумы потрошит встречных, счастливых на вид и спокойных людей, а на Азалию не решается взглянуть, чтобы глазами не выдать беспокойство и тревогу.
Вон уже из-за деревьев выглянул дом астронома. Они шли через парк вековых ив, кленов и лип, а темные крепкие стволы деревьев напоминали лапы слонов и носорогов, пасущихся среди жилищ. Инка вела Азалию, а воробьи, синицы и прочие дворовые пичуги тревожно, жалобно предостерегали из листвы: мол, только безмозглые и неотесанные идолы ведут таких красавиц в гости к астроному, если он тебя хоть немного интересует. «Заткнитесь, не о том вы думаете, ветер у вас в голове, – возмущалась Инка. – Этот астроном мне ближе брата родного, и не могу же я бросить Азалию в незнакомом городе». Уже около подъезда Инка пожала плечами: ерунда какая-то, что они щебечут, что орут, вот увидите, ничего особенного не произойдет.
Ответом на хриплый звонок была тишина, только где-то этажа на три повыше заорали коты, Инка уже вздохнула с облегчением: «Нет дома», но там, в глубине квартирки, послышалось шуршание, затем легонько шлепали, приближались шаги, лязгнул железными челюстями замок, дверь скрипнула, отворилась, и на пороге возник Звездная Пыль. По мягким, вымытым волосам астронома, по новой оправе его очков, по чистой, отглаженной рубашке Инка прочла – ее ждали, она почувствовала смятение, грустную нежность, и птица кецаль в сердце жалобно затянула. Но делать нечего, Инка под руку ввела Азалию с темной лестничной клетки в квартирку. Закрутив на ходу волосы жгутом и тут же разметав гриву за спиной, Азалия, завораживающе цокая подковками, вошла и внимательно, во все глаза, стала разглядывать астронома, как новый, доселе не открытый вид диковинных существ. От ее неожиданного, сияющего появления Звездная Пыль попятился, забыл, что хотел сказать, и потерялся в углу. Он подумал, что сама Венера, звезда с голубыми волосами, снизошла до его скромной квартирки. Инке, побежденной Виракочей, пришлось взвалить на себя хлопоты хозяина: прицепить рюкзак Азалии на вешалку, грозящую обвалом, пригласить всех на кухню и, наблюдая, как сгущается смущение, босиком замыкать шествие.
На кухне дымился кофе, а стол украшали сливы, вареная кукуруза, печенье – и все это выдавало нетерпеливое ожидание астронома. Виракоча парил не сложа руки, а понукал Инку оторваться от табуретки и кружить у плиты, как добрый дух домашнего очага. Она и сама, безо всяких понуканий, старалась разрядить напряжение: разливала кофе, шутила, угощала и украдкой следила, как развиваются события. Робость астронома оказалась заразительной, Азалия растерялась и нерешительно застыла, поглядывая на Звездную Пыль. Потом все трое растягивали кофе во времени. Чашки опустели и снова наполнились, груши и персики, заботливо извлеченные из холодильника, заполнили равнину стола. Когда половина кофейника была такова, Звездная Пыль наконец решился и заглянул в добрые, ласковые глаза Азалии, заметил, что они цвета запыленной летней листвы, а зрачки – расширены от кофе и поблескивают. Вскоре он уже без смущения мог выдержать ее приветливый, изучающий взгляд, и каждый раз они оба дружно над чем-то смеялись, перебрасываясь бумерангами им одним понятных улыбок. Азалия смеялась, Звездная Пыль поднимал глаза, улыбался, смеялся и прятал лицо в ладони. О значении всего этого Инке оставалось только догадываться. Когда беседа только-только шатко намечалась, ей еще удавалось втиснуть словечко-другое. Но вскоре она оказалась в стороне, все высматривала, чем бы еще угодить. Бабочка цвета древесной коры прижимается поближе к стволу, чтобы слиться и остаться незамеченной, а Инка воссоздает на лице беспечное, умиротворенное выражение, чтобы никто не обнаружил ее тревог. Она тянет кофе и теряет время, беспечно растрачивая свой важнейший природный ресурс. Стараясь казаться счастливой, Инка думает о том, что могла бы прийти в гости одна и на месте этого мира был бы другой: они вдвоем тянули бы кофе, болтали о пустяках, и, змеиная мать, кто знает, что бы из этого вышло. Инка чувствует: сегодня состоялось ее первое человеческое жертвоприношение во имя неизвестных божеств, и принесла она в жертву не кого-нибудь, а себя.
Скрывала Инка вздох, воссоздавала на лице мир и покой, по-хозяйски суетясь, угощала болтающую без умолка парочку, пододвигала к ним поближе кукурузу и соль, предлагала печенье и груши. Ей с благодарностью кивали и уносились прочь, в открытое море, оставляя Инку в одиночестве по кругу выедать печенье и с наигранным интересом следить, как покачивается за окном клен. Еще недавно, пару недель назад, она бы и ухом не повела: смело вклинившись в разговор, постаралась бы оседлать ситуацию. Но теперь, когда благородный Виракоча родился и царствует в ее душе, Инка молчит, приглаживает волосы и украдкой наблюдает то странное, что творится с Азалией и Звездной Пылью. Они сидят друг напротив друга, с легкостью объясняются на междуречье английского, французского и испанского языков, а когда слов не хватает, в дело идут жесты и знаки. Оба ошпарены, как люди, встреча которых не случайна. Азалия, кажется, рассказывает про созвездия, что украшают ночи над крышей ее дома в Лиме, а Звездная Пыль, совершенно околдованный, боится пошевелиться и следит за ее губами.
Отчаявшись влить в беседу хотя бы тихое «угу», Инка роется в кармане и нечаянно нащупывает кошелек-камбалу Неожиданная худоба кошелька, его истощенность и невесомость заставляют забыть о мимикрии под счастливого человека. Инка увядает лицом и качает головой. Ее перемена остается незамеченной – обсуждают перуанские блюда, одно из которых, кажется, договорились приготовить вместе на выходных. Инка сидит, как идол с деревянными глазами, потихоньку глотает непроизнесенные слова, слезинки и кусочки груши. Она испытывает непреодолимую жажду припасть к какому-нибудь целебному источнику, приободриться и укрепить свой дух. Но в ручейке памяти нет чистой воды, все перегородил золотой слиток: тот день, когда они с Уаскаро встретились, бредя по колено в Звездной Реке. Инка припоминает, однажды они с Уаскаро тянули мокко во времени, он что-то рассказывал без умолку, сорок с лишним косиц обрамляли его мечтательное лицо, а истории были такие, что любой великий сказитель позавидовал бы.
На ее глазах двое уплывают в лодке, не замечая, что вокруг уже открытое море. «Уаскаро, Уаскаро, кажется, стала я Заклинателем Встреч, как ты и хотел. До этого я жила в гармонии с природой, была веселой и не знала уныния, а теперь я едва сдерживаю слезы и давлю вздохи в груди. Зря я слушала твои советы. Надо было взять тебя за руку и повести загорать на крышу. Сахарная моя голова годится только к столу вождей».
У них уже сложился особый язык, так что со стороны и не понять, о чем они говорят, и щебет их можно принять за одну из четырехсот песен птицы сенсонтль[20], скорей всего это весенняя песнь. Грустно слушать весеннюю песнь, если она обращена не к тебе, печально в
