Глава 11
«Быть в Сицилии в конце апреля – все равно, что отдыхать на вилле и не ощущать покоя. Превращаешься в какую-то машину». Так говорил Сибил накануне вечером английский журналист. Он ей понравился. Он был молод. Он был одновременно холоден и до смешного горяч. Он напоминал ей Тедди Фрейма. Но Сибил бросила его в баре и ушла к себе.
А сейчас, как только занялась заря, она стояла, закутавшись в одеяло, на утренней сырости, наблюдая, как солнце пробивается в день, освещая изогнутый берег причудливым желто-красным светом. Ходдинг и Пол ушли часом раньше.
Отель, благодарение богу, был хорошим. Хотя начинал уже переполняться. А до конца гонок оставалась еще неделя. Остров же в целом был не так уж и привлекателен, и ей хотелось, чтобы все скорее кончилось и они уехали.
Молодой англичанин был прав. С той минуты, когда их пароход причалил в Палермо, они погрузились в атмосферу нарастающих по силе звуков и запахов. Даже сейчас, хотя Сибил обдувал легкий бриз, ее преследовал резкий апельсиновый запах, от которого не было спасения. Истомленная ожиданием, она, казалось, слышала звуки – они возникали лишь в ее воображении, но это было неважно. Скоро она вновь увидит Пола.
Ее преследовало и пение петухов, и свежие, влажные кучки навоза, и жеребые ослицы с готовыми разорваться животами, и висящие на крюках выпотрошенные ягнята, и мужчины, везде мужчины, мужчины, худые и полные, с горячими, черными, сверлящими глазами, с влажными губами, сосущие, жующие, издающие звуки поцелуев, с руками, тянущимися к членам… Даже голоса детей в пьесе имели страстное звучание, что заставляло сжимать зубы… Она вздохнула: «Какая-то непрерывно работающая машина…» И в душе у нее, несомненно, звучало эхо всего этого, «временная бомба» Пола. Она бы хотела, чтобы все разрешилось миром, чтобы имелось нечто большее, чем ее хрупкое тело, чтобы защититься от необузданных страстей каменных джунглей. Странно. Раньше она никогда не думала о себе, как о хрупком создании. Скорей бы все это кончилось и они уехали.
Она глубоко вдохнула морской воздух, борясь с тошнотой. Она не сказала Полу и сомневалась, что скажет. В мыслях она не закончила предложение. Концовка, пока не допускаемая, звучала рефреном: «пока не закончится гонка». Суеверие. Но человек нуждается в суеверии, если минует врата здравого смысла и выбросит ключ.
Так сказала Вера. Вера была им очень полезна, очень нужна. Настоящий друг. Жаль, что не будет возможности поддерживать связь с Верой, когда она порвет с ее миром. Но выхода не было, действительно не было. Не было никакого перехода из этого мира в какой-либо другой, никакого оправдания. Координаты узки и точны: неограниченные деньги, непрограммируемое время. И где бы ни случалось координатам пересекаться – сегодня Палермо, завтра Бейрут, неделей ранее Сан-Франциско, – мир формировался. Их мир. Ни в коем случае не ее. А помимо этого – ужасная мысль – не было ничего. Совсем ничего.
Пустота. Сибил пыталась – а в последние несколько дней у нее была уйма свободного времени – вызвать воспоминания детства. Пыталась воссоздать свой мир. Были люди, места, звуки, игры. На какое-то время ей будет хватать этого мира, и она обретет ощущение «целостности», – словечко Пола. А потом неизбежно, как будто все было вырезано из тонкого картона, это исчезнет. Все! Абсолютно не ее мир.
Ее передернуло, если бы только она смогла поговорить с Полом… Но вряд ли это возможно. Он жесткий. Они все такие. Они задумали драму и стали ее пленниками. Они были словно космонавты, летящие к незнакомой луне.
Она услышала покашливание. Наверное, проснулась Вера.
Вера и в самом деле проснулась и за огромным подносом курила первую до завтрака сигарету.
– Я взяла на себя смелость сделать заказ для тебя, – сказала она с улыбкой. Сибил села напротив, с благодарностью улыбнувшись в ответ, и прочла телеграмму, которую Вера положила на ее тарелку.
«Прибываю сегодня в пять точка Группа в шесть человек включая хирурга из Лозанны точка Можно ли открыть виллу точка С любовью». Подпись – Сиси.
– Вилла, – объяснила Вера, – все, что осталось от старого имения семьи. На южном склоне Этны. Безопасный склон. Вилла чрезвычайно романтична, хотя и не очень удобна. И, конечно же, будем рады, если ты присоединишься к нам.
Сибил посмотрела на юго-восток. Снежная, ясная Этна. Ее конус завис, как мираж над легкой дымкой, а над вершиной двигался какой-то завиток, – наверное, облако.
– Я надеялась, что она не явится столь быстро, – ответила Сибил. – Она будет здесь всем в тягость.
Вера пожала плечами и улыбнулась.
– Я пыталась ее отговорить. Я надеялась, что, раз уж я прибыла сюда заранее, она не будет столь уж беспокоиться. Наконец… Как бы ни странно это выглядело, она его мать.
– Конечно, – согласилась Сибил. – Важно лишь, чтобы они могли работать без помех. Тут дело во внимании и доскональном знании трассы. У Ходдинга есть перечень каждой кривой и уклона с обозначенными скоростями. Это следует знать очень хорошо. Нельзя пренебрегать ни одной мелочью.
– Понимаю. И сделаю все, что от меня зависит. Не исключено, что, открыв виллу, я смогу держать ее на расстоянии как можно дольше. – Вера подождала и налила Сибил чашечку кофе, со знанием дела, как эксперт, горячий кофе и молоко из разных кувшинов. – Ты не собираешься выйти за него замуж после всего, не так ли? – Сибил покачала головой. – Другой? Пол?
Сибил попыталась ответить «да» и почувствовала, что готова заплакать. Вера быстро встала и прижала к себе ее голову.
– Слушай, ты совсем спятила. – Она усмехнулась. – Совсем сумасшедшая и, без всякого сомнения, очень смелая.
Сибил через силу улыбнулась. Вера погладила ее по голове и, взяв коричневой рукой воина чашечку кофе, сделала большой глоток. Сказала очень убежденно:
– Нет никакого сомнения, что при сложившихся обстоятельствах все будет очень хорошо.
Сибил потерла живот.
– Ничего не могу поделать. Я ужасно боюсь. Вера уже доставала одежду из баула.
– Пей свой кофе да поторапливайся. Нам предстоит дальний путь, в полдень надо быть на вилле.
Ходдинг ехал осторожно в арендованном «Порше». До субботы, до начала гонки («Тарга Флорио» всегда начиналась утром в воскресенье) надо было изучить трассу до мельчайших подробностей, чтобы получить шансы в борьбе с животными, погонщиками мулов и соперниками. В эту субботу (а только тогда дорога будет полностью очищена на три часа) будет время проверить себя – последний раз перед следующим утром. А пока что «Порше», хотя и более легкий и медленный, чем «Скорпион», многое скажет им. Лишь два «Скорпиона» были действительно готовы к гонке, и Пол, зная их слабые стороны, предпочитал беречь их как можно дольше. Проезжая круг за кругом в 45 миль, – всего 1008 км, Пол все больше и больше проникался благодарностью к сильному, уродливому маленькому «Порше».
В Кампофеличе они обогнали крестьянскую телегу с ярко раскрашенными колесами и резным задним откидным бортом со сценами из «Песни о Роланде». «Вперед», – проворчал Пол, и стрелка спидометра поползла к максимальному делению. Этот отрезок в 3,5 мили был единственным прямым участком, единственным местом, где «Феррари», «Астон» и «Скорпион» могли развить максимальную скорость.
Исчез сладкий тяжелый запах лимонов, а когда Ходдинг довел скорость до 110 миль в час, лимонные рощи превратились в бело-зеленое пятно. Потом вдруг дорога впереди оказалась как бы в пене. «Овцы! Проклятье!» – заорал Пол, а Ходдинг, чертыхаясь шепотом, с отчаянной легкостью нажал на тормоза, после чего раздался ужасный пронзительный вой. И вдруг случилось чудо, как в древнем молчаливом шутовском балагане. Стадо перед ними расступилось. Они шли еще на скорости 65. Пастух приветственно помахал им.
– Бог! – сказал Ходдинг.
– Бог! – кивнул Пол.
Пора было вновь поворачивать в горы на юг. Пол достал термос и налил четверть чашки горького горячего кофе в пластиковую чашку. Он протянул чашку Ходдингу, они засмеялись, пожав друг другу руки.
Так было в течение трех дней, а будет становиться все хуже и хуже, поскольку на маршрут выходило
