все больше и больше машин, и на дороге оказывалось множество детей с собаками, цыплятами, овцами, козами, мулами. «Тарга Флорио» была гонкой, похожей на празднество в испанском смысле – карнавалом для крестьян с боем быков в конце. Мужчины в автомобилях были тореро, а быком была дорога.
Короткий отрезок побережья был покрыт сильно растрескавшимся бетоном. И все-таки это был бетон. На остальной части узкой извилистой дороги имелась лишь небольшая полоска асфальта с многочисленными рытвинами от горных паводков. Асфальт частенько ломался под колесами, и надо было смотреть в оба, чтобы не разбить радиатор, ветровое стекло или не искалечиться.
Через деревни, виноградники, все выше и выше, поднималась дорога в гору, с крутыми поворотами, мрачными каменными мостами, безразличная к хрупкости гоночного автомобиля стоимостью 50 000 долларов.
Было бы совершенно нормально, если бы из пятидесяти с небольшим автомобилей, участвующих в гонке, половина или более разбились, перевернулись или сгорели. Средние скорости автомобилей были достигнуты в середине пятидесятых годов. 59–79 миль в час, вычисленные в четырнадцати заездах в 1906 году, оставались рекордными вплоть до настоящего времени.
– Остановись, дай я ненадолго сяду за руль, – сказал Пол. Благодарный Ходдинг, начавший зевать, растянулся на сиденье рядом с водителем. Мимо них, сделав крутой поворот на полной скорости, промчался «Фиат-1100».
– Донино и Кантрелли, – улыбнулся Ходдинг. – Они заявились вчера вечером. Не исключено, что они столкнутся с ослом. – Пол пожал плечами. – Шесть, семь тысяч лир. На следующей неделе ослы подорожают до двенадцати, пятнадцати. Как бы то ни было, может быть, лучше уж столкнуться с ослом, чем слушать бесконечную болтовню его хозяина.
Это казалось ужасно смешным, и они рассмеялись. Старик на муле в длинном голубом плаще с заостренным капюшоном горца пожелал им беззубым ртом доброго утра. Казалось, очень хорошо здесь на горе с зелеными пастбищами, уходящими по склонам по обе стороны от дороги и шагающими на высоте сине-зелеными оливами. Казалось, что, хотя и не надолго, им все же даровано детское ощущение радости – серьезно играть в не очень серьезную игру. Подобно детям, они забыли прошлое и будущее, и – как это случается с любовниками – позволили себе насладиться минутной свободой. Это было веселое чувство, временами почти экстаз, и, хотя оно, по-видимому, длилось недолго, оно даровало им приятные воспоминания. Им нравилось быть в этом автомобиле на этой дороге. Они были счастливы. Вполне понятно, что им не хотелось возвращаться в отель.
Подошло время ленча, и они остановились в Коллесано, чтобы выпить немного невкусной зеленовато- желтой воды, давшей название деревне.
– Дипломатия, – усмехнулся Ходдинг при виде плохо скрытого отвращения на лице Пола. – Эти люди невероятно гордятся водой. Мистика. Нечто, связанное с древними греками и священными могилами. Естественно, они ждут, что мы заплатим им за любую помощь, но, похоже, они сделают больше, если мы скажем несколько добрых слов об их проклятой воде.
Позже, когда они, освободившись от доброжелателей и самозванных деревенских сановников, расположились позавтракать хлебом и сыром, Пол заметил:
– Знаешь, у тебя настоящий дар ладить с простыми людьми. Ты чертовски хороший политик. С такими деньгами, как у тебя, кто знает, быть может, когда-нибудь ты станешь президентом.
Ходдинг рассмеялся.
– Вся штука в том, что надо любить власть. – Он пожал плечами. – Я был испорчен психиатрами. У них власть. А я, я помню, как меня принуждали, и пытаюсь остаться свободным.
– Ни тиранов, ни выдвижений, – прокомментировал Пол. – Ни Цезаря, ни Галилея, ни Мартина Лютера, ни Генри Форда, ни Марко Поло, ни Баббера Кэнфилда. Боже! Скучно. Какого черта, развеселись немного. Покажи свою удаль. – Он лежал на траве, расслабившись от выпитого вина, слегка шумевшего в голове. Промчался «Феррари», возвестив о себе ужасным, угрожающим звуком. Он не открыл глаз.
Ходдинг прополоскал рот вином и сплюнул на дорогу в пыль, поднятую «Феррари».
– С чего начать? Уволить тебя? Расстаться с Сибил? – Он пожал плечами. – Я думал об этом. В чем тут суть? Как бы то ни было, пока что вы нужны мне оба.
Пол приподнялся на локте, взглянул на Ходдинга.
– Вы думаете? Моя работа почти закончена. Вы можете нанять другого водителя.
– Ты лучше, чем кто-либо другой. Ты знаешь машину досконально, как никто. Это похоже… ну, представь девушку, отправляющуюся в свадебное путешествие с личным гинекологом, спящим в соседней комнате.
– Можно было бы найти сравнение получше, – ответил Пол с видимым отвращением.
– А что до Сибил, – Ходдинг сделал паузу, – не могу всего объяснить. Во всяком случае, не собираюсь. Не сейчас. Возможно, вообще не буду. Скажу лишь, что пока не получаю всего, чего хочу. Ты же знаешь, сейчас не время оставаться одному. А мы, мы дружны. А что касается того или другого, сейчас не время для какого-то нажима, не так ли?
Что-то в подсознании беспокоило Пола, но ощущение было неясным – на душе скребли кошки. От терпкого вина сводило челюсти.
– Не знаю, – ответил он, зевая. – Не знаю. – Ему просто нужно было поспать.
В ту ночь Сибил увидела кавалькаду автомобилей, идущих от шоссе к вилле. Огни мигали, словно фонарики или жуки-светлячки, а над ней, как раз позади стены, скрытой жимолостью, шла другая процессия – вниз от вершины. Этна извергалась в течение дня, и в освещенной ночи сверкала яркая оранжевая полоса. Казалось, это ничем не угрожает людям. Прежде Сибил никогда не видела действующего вулкана и была как-то разочарована словами Веры: «Типичная сицилийская мелодрама. А главное в ней то, что кто- нибудь будет из кожи вон лезть, чтобы покончить с собой. Это случается несколько раз в году». Что до слуг, носящихся по дому, они, похоже, вообще не замечали горы. Возможно, подумала с надеждой Сибил, потом станет хуже.
Через несколько минут во дворе появились жуки-светлячки, и она напрочь избавилась от ощущения отрешенности среди шквала приветствий, поцелуев, щелканья каблуков, скрипа кожаных чемоданов. Консуэла вдобавок обзавелась еще одной всюду писающей шелковистой собачкой.
Приехали Клоувер и Баббер Кэнфилд, доктор Грушили, Карлотта Милош в каком-то неогреческом платье с мятыми складками и Гэвин Хэннесси, выглядевший странно изможденным и трезвым, как будто при нем только что пристрелили хромую лошадь. Ходдинг поцеловал мать в щеку, погладил по голове и последовал за ней, взяв дорожные сумки. Пол устало вытянулся у ног Сибил на еще теплых камнях.
– Как дела? – спросил он.
– Хорошо. Вера удивительна. Она знает все, но мы много не разговариваем. А ты?
– Прекрасно. У него масса энергии. Невероятно. – Пол рассмеялся. – Я нашел хороший гараж. Это дело. Мы испытаем «Скорпион» завтра. Нет смысла откладывать. Другой будем держать в резерве. Господи! Теперь я спокоен. – Он лег, закинув руки за голову.
– Когда ты вот так лежишь, – сказала Сибил, – я хочу поцеловать тебя и быть с тобой. – Пол взглянул на нее, улыбнулся.
– Спасибо. Мне хорошо с тобой. Но не надо. Я так же волнуюсь, как и ты. – Он быстро сел, поджав колени, нахмурился. – В гонке это плохое начало, но не столь уж, вряд ли здесь можно так разогнаться, чтобы разбиться в лепешку.
Уголком глаза Сибил увидела, как Вера выходит из дома.
– Моя комната в конце холла, – быстро сказала она. – Окно выходит в задний сад – туда. Если я останусь одна, я буду мигать лампой или дам какой-нибудь другой знак.
Пол беззвучно рассмеялся, тряся головой. Сибил протянула руку, чтобы помочь ему встать, и на какое- то мгновение он схватил ее за предплечье так сильно, что ей стало больно. И она была благодарна ему за это. Время от времени за обедом она прикладывала руку к больному месту.
Еда была превосходна. Плоды буйной вулканической местности – баклажаны, мясо молодого барашка, артишоки, помидоры, салат, фрукты. И сами они скорее напоминали импровизированный театр, чем компанию людей, достойных, чтобы их запомнили. Вера раздобыла двух или трех местных крестьянских парней в пиджаках с отделкой из тесьмы и в течение полудня превратила их в ливрейных лакеев, молчаливых, грациозных, слегка пахнущих бриллиантином. Тарелки из тяжелой раскрашенной майолики
