– Что, черт возьми, это значит? – спросил Дэвид, наклоняясь вперед в кресле.
– Мы с Бетси надеялись, что какой-нибудь из файлов поможет понять, почему он покончил с собой. Если так оно и было, – аккуратно добавила я.
Доктор Кац прищурила глаза.
– Если?
Я кивнула:
– Как я поняла, по крайней мере на похоронах, полиция окончательно не решила, это самоубийство или… или убийство.
Мать Бобби на секунду закрыла глаза.
– Простите меня, мисс… мисс…
– Эпплбаум.
– Мисс Эпплбаум, все же я не совсем понимаю, почему вы копались в личных вещах Бобби. Почему вообразили, будто вам это позволено.
Настала моя очередь краснеть.
– Бетси разрешила. Как невеста Бобби, как человек, живший с ним в одной квартире, она имеет на это право. – Я заговорила не менее официальным тоном, чем она.
– Вы что, детектив? – вмешался Дэвид.
Согласись я на предложение Эла, то ответила бы просто «да», и точка.
– Нет, но я адвокат, я специализируюсь в криминалистике. Я проводила некоторые… независимые расследования. Неофициально. Я делаю то же самое для Бетси.
– Что именно вы делаете? И зачем вам понадобился компьютер Бобби? – спросила мать.
Оба не сводили с меня глаз – строгая высокомерная доктор Кац и ее сын, придавленный горем и недоумением.
– Я просмотрела электронную почту Бобби, чтобы узнать, не связана ли его смерть с поиском родителей.
Доктор Кац напряглась.
– Ты должна была сказать ему, мама, – пробормотал Дэвид.
Она бросила взгляд на сына.
– Сейчас не время, Дэвид, – отрезала она и повернулась ко мне. – Ну, и как по-вашему?
– Простите, что?
– По вашему мнению, эти нелепые поиски «родной матери»… – она поморщилась, – связаны со смертью Бобби?
– Пока не знаю, – ответила я. – Бобби рассказывал о ней? Нашел он ее или нет? – Я умолчала, что почти отыскала мать Бобби сама. Сначала нужно выяснить, что известно им.
– Я не хотела обсуждать этот вопрос с сыном. И с вами этого обсуждать не хочу. Бобби сказал, что ищет эту женщину. Я пыталась его отговорить. Сказала ему, что раз она не захотела заботиться о нем в детстве, то вряд ли захочет общаться почти тридцать лет спустя. А также, что мы с отцом больше не собираемся вести эти глупые споры об усыновлении.
– Мама, ради бога, – проворчал Дэвид.
Она повернулась:
– Что? Что ради бога? Это ты виноват, Дэвид. Будь у тебя хоть капля совести, хоть капля соображения держать язык за зубами, ничего бы не случилось. Пока ты не взял на себя роль вестника правды, Бобби жил счастливо. Все мы жили счастливо.
– Правильно. Очень счастливо. Он был наркоманом, мама. Наркоманом.
– Зависимость – это болезнь. Более того, предрасположенность к ней передается по наследству.
Дэвид подпрыгнул на стуле.
– Конечно, мама. И ты ни в чем не виновата. Бобби сидел на наркотиках, потому что у него наследственность дурная. А не из-за тебя. Совсем не потому, что по твоей милости он всю жизнь чувствовал себя ошибкой природы. Ты даже не надеялась, что он чего-то добьется. Нет, не потому этот несчастный придурок кололся. Ты тут совсем ни при чем.
Он тяжелой походкой вышел из комнаты, затем резко захлопнулась входная дверь.
Несколько секунд доктор Кац сидела неподвижно. Затем повернулась ко мне.
– Прошу прощения за поведение своего сына.
Я промолчала. Я не знала, что сказать.
– Доктор Кац, почему вы от него скрывали?
Она сделала паузу, словно размышляя над ответом.
– Мы считали, что ему незачем знать. Бобби был нашим сыном. Мы любили его так же, как и остальных детей. Узнай он, что не родной нам, ему было бы больно. Так и получилось. Я лишний раз убедилась, что приняла правильное решение.
– Могу я спросить, почему вы усыновили Бобби?
– Можете, – ответила она. Похоже, ее саму удивило желание поговорить со мной. – Мы с мужем всегда хотели иметь четверых детей. Но после третьего кесарева сечения врач убедил меня больше не рожать. Утверждал, будто опасно. Дочь мне рассказала, что это была излишняя предосторожность. Если бы мы с Артуром знали, то завели бы своего ребенка.
В ее тоне отчетливо звучало сожаление.
Я не знала, что сказать. Видимо, она тут же пожалела, что так явно показала свои чувства по поводу вынужденного усыновления ребенка. Мы немного помолчали. Я слегка ерзала в кресле, скрещивая ноги. Она сидела неподвижно, лишь ноздри чуть раздувались при дыхании.
Наконец, она заговорила.
– Если я больше ничем вам не могу помочь… – и замолчала.
Я быстро встала.
– Держать ли вас в курсе событий? – спросила я.
– Так вы намерены продолжать… свое расследование? – По ее тону казалось, будто от самого слова по коже бегали мурашки.
Я кивнула:
– Простите.
Она слегка покачала головой, поднялась и проводила меня до парадного входа.
9
Как-то вечером Питер объявил, что у нас будет праздничный ужин, но не сказал, по какому поводу. Мы вчетвером пошли к Джованни, в итальянский ресторан, расположенный в торговом центре неподалеку. «У Джованни» – наш любимый ресторан, мы ходим туда уже несколько лет. Пусть он находится не в самом лучшем месте, зато еда там чудесная – простая и вкусная.
Дети отправились прямиком на кухню, они знали наверняка, что шеф-повар и его мать угостят их
– За что пьем? – спросила я, поднимая бокал.
– Есть два повода. Во-первых, Парнассус согласился на встречное предложение Тайлера. Я буду работать над «Пронзающим». А во-вторых, речь идет о бюджете в двадцать-тридцать миллионов долларов.
– Ого! Чудесно. И они увеличили твою квоту? – Голливудские сценаристы очень озабочены повышением своей квоты, то есть суммы, которую они получают за одну картину.
– Не настолько, как просил Тайлер, но достаточно. Еще немного, и купим дом.
– Питер, я тобой просто горжусь! – Мне ужасно хотелось уехать из сдвоенной квартиры, где мы с Питером жили с тех пор, как поселились в Лос-Анджелесе. Однако каждый раз, когда у нас набиралась достаточная сумма, чтобы купить дом в рассрочку, цены на недвижимость слегка вырастали. Сейчас они
