катастрофически скучным?
Услышав, как открывается дверь гаража, мы с Руби примчались к парадной двери, словно пара золотистых ретриверов, которых оставили одних на весь день. Вошел Питер в спортивном костюме и помахал бумажным пакетом, из которого доносился самый дразнящий на свете аромат.
— Угадай, что, — сказал он.
— Что?! — крикнула Руби.
— Я пошел в спортзал, и угадай, что?
— Что?! — завопила она.
— Что рядом со спортзалом? — Питер кричал так же громко, как Руби.
— Что?!
На этот раз мне показалось, что из окон вылетят стекла.
Питер перешел на сценический шепот:
— Барбекю!
Мы с Питером отпраздновали розовую полоску в тесте на беременность, заказав пиццу, до краев набитую начинкой, и с тех пор не отступали от этой привычки. Хотя мы с Питером не совпадали в объемах до дюйма, его живот тоже потихоньку выдавался вперед. Я нашла, что это очень успокаивает. Последнее, что нужно шарообразной беременной женщине, — это лежащий рядом с ней в постели мужчина с животом, похожим на стиральную доску.
Мы наслаждались жареными ребрышками, опуская кусочки воздушного белого хлеба, который Руби называла «ватным хлебом», в соус барбекю. Наконец, когда наши желудки наполнились, а подбородки и пальцы покрылись жиром, Питер утащил Руби мыться и укладываться спать. Я подняла телефонную трубку. Стэйси оказалась именно там, где я надеялась ее застать в полвосьмого вечера. На работе.
— Привет.
— И тебе привет. Брюс ЛеКрон уже признался? — спросила она.
— Ха-ха-ха. Вам всем будет стыдно за то, что вы мне тут устраиваете, когда этот парень попытается управлять студией из тюрьмы Сан-Квентин.
— Пожалуйста, Джулиет. Ты уже становишься посмешищем. Ты правда нашла что-нибудь новенькое?
Я просветила ее насчет телефонного разговора с детективом из полиции и насчет того, что узнала о ЛеКроне. Когда я рассказала ей о насилии на бытовой почве, она ахнула.
— Честно говоря, Джулиет, ты на этом зациклилась.
— О чем это ты?
Иногда Стэйси здорово меня злила.
— Я не зациклилась. Я просто пробила его через компьютер. Парень обвинялся в избиении жены.
Стэйси молчала.
— Стэйси, ты еще тут?
По-прежнему тишина.
— Стэйси, ну хватит. Разве я стала бы тебе врать?
Она вздохнула.
— Я думаю, не стала бы.
— Слушай, — продолжила я, — мне нужна кое-какая информация.
— Какая? — спросила она недоверчиво.
— Ничего особенного. Я всего-навсего хочу узнать, где живет ЛеКрон.
— Господи, Джулиет. Я не собираюсь давать тебе его адрес.
— Почему нет?
— Потому что он был моим коллегой. Он тут работал, пока не ушел заведовать «Парнасом». Я не могу дать тебе адрес своего коллеги.
— Ну хорошо, ты можешь хотя бы примерно сказать, где он живет?
— Нет!
— Просто посмотри в своей базе данных. Не надо мне адреса, просто скажи, что там есть рядом. Ну давай, я бы это для тебя сделала, — подлизывалась я.
Она помолчала минуту, а потом спросила:
— Ты уверена насчет этого насилия?
— Абсолютно. Больше, чем уверена. Я видела распечатку своими глазами.
— Ну хорошо. Подожди секундочку, я проверю на компьютере, — мрачно сказала Стэйси.
Я услышала, как она нажала несколько клавиш.
— Он живет в Беверли-Хиллс, чуть восточнее торгового центра «Сенчури».
— Недалеко от парка Роксбери?
— Думаю, да, — сказала Стэйси.
— Это милый парк, — сказала я. — Руби он должен понравиться. Может, нам стоит пойти проверить.
— Я даже не собираюсь терять время на то, чтобы просить тебя быть осторожнее, Джулиет. Это ни к чему не приведет.
— Я осторожна. Я просто везу дочь в парк. Что в этом плохого?
Глава 5
Следующее утро выдалось теплым и прекрасным. Один из тех дней, когда вспоминаешь, что Лос- Анджелес — всего лишь пустыня, покрытая скоростными трассами и автостоянками. Свет был такой яркий, что глазам больно, но казалось, что он с тем же успехом может исходить и от белых линий на дороге, и с неба. Обычно я приветствовала такие дни сердитым взглядом и ворчанием: «Отлично, еще один прекрасный день. Кому он нужен?»
Но сегодня все иначе. На сегодня у нас планы. Мы с Руби водрузили на носы одинаковые фиолетовые очки, осторожно, стараясь не разбудить Питера, собрали ее ведерки и лопатки и отправились в парк Роксбери, чудесное место на юге Беверли-Хиллс, где много зеленой травы, игровых площадок, кортов для боччи[10] и баскетбола. Играющие там дети практически отражали демографическую карту района: в основном богатые белые ребятишки и немного детей иранцев и израильтян, преуспевших в торговле драгоценностями, кондиционерами или в кинобизнесе. Приехав, мы с Руби обнаружили игровую зону, набитую двухлетками.
Я бросила игрушки Руби в песочницу и устроила ее рядом с темноволосым мальчуганом, который катал бульдозер, и малышкой со светлыми хвостиками, которая пекла пирожки из песка. Руби с маленьким шеф- поваром немедленно завели разговор, а я направилась к лавочкам, довольная, что мой ребенок занят хотя бы на время.
Как во всех парках Лос-Анджелеса (и, может быть, других многонациональных городов), скамейки оказались четко разделены. Примерно половину заселяла коалиция разноцветных женщин — азиатки, латиносы, черные женщины с певучим карибским акцентом. Эти женщины оживленно болтали, делили пакетики с чипсами и сладости экзотического вида и останавливались только для того, чтобы подхватить падающего ребенка или заменить тех, кто толкает качели. Дети, за которыми они присматривали, были белыми, все без исключения.
Обитательницы остальных скамеек представляли лос-анджелесский эквивалент городских матрон, которых можно четко разделить на два вида. Первые, с идеально наманикюренными ногтями и тщательно осветленными волосами, выкрикивали предостережения своим маленьким Джорданам, Мэдисон и Александрам. Вторые — я предпочитаю думать о них как о «хипповых мамах» — точно так же тщательно наряжены в изобретательные лохмотья, художественно разодранные на коленях и локтях. Они носили «Мартенсы» и фланелевые рубашки, а их крики «Осторожно, качели!» адресованы мальчикам по имени Даллас и Скай и девочкам по имени Арабелла Мун. Я принадлежала к средней группе. Моя роба исключала меня из Первой лиги, но, поскольку я юрист, а не актриса, художник или дизайнер украшений, я оказалась
