посвятить себя: в другой стране он не стал бы жить. Милостивый Боже! Как он жаждал свободы! Луч света блеснул ему в лице трибуна, но что если его благодетель погиб? Мертвые не возвращаются исполнять обещания, данные ими при жизни. Нет, этого не может случиться, Аррий не может умереть!
Бен-Гур огляделся еще раз. На крыле трюма продолжалась битва. С боков все трещало и ломилось. На скамьях невольники старались освободиться от цепей, но, видя, что все их усилия тщетны, издавали безумные вопли: стража удалилась наверх, дисциплина отсутствовала, царила паника, и лишь гортатор неизменно сидел на своем месте, спокойный, как всегда, имея в руках вместо оружия молоток, удары которого тщетно раздавались среди невообразимого шума. Бен-Гур взглянул на него в последний раз и кинулся искать трибуна.
Лестница люка была очень недалеко, и юноша в один прыжок был на ней. Он уже наполовину взобрался по ее ступенькам, видел небо, обагренное заревом пожара, море, усеянное кораблями и их обломками, битву на палубе, множество нападавших и незначительное количество защищающихся. Но вдруг лестница под ним провалилась, и он упал обратно на пол, который в это время как бы приподнялся и рассыпался в куски. Мгновенно вся задняя часть корабля отломилась, и море ринулось в нее, бурля и пенясь. Все кругом стало для Бен-Гура мраком сплошной воды.
Нельзя сказать, чтоб Иуда не потерял присутствия духа. Помимо его обычной силы, в нем появилась и та необычайная, которую природа хранит как бы в резерве для тех случаев, когда жизнь находится в опасности, однако мрак и клокотание воды ошеломили его. Он бессознательно задержал дыхание.
Волны бросали его как щепку из стороны в сторону по трюму, где он, наверное, захлебнулся бы, не явись на помощь отлив. Когда он стал уже погружаться в пучину, масса воды выбросила его вон, и он всплыл вместе с обломками галеры. Поднимаясь, он за что-то ухватился и крепко держался за этот предмет. Время, проведенное под водой, показалось ему вечностью. Наконец, он всплыл на поверхность и всей грудью вдохнул в себя воздух. Отряхивая с лица воду, он взобрался на обломок, который держал в руках, и огляделся вокруг.
Смерть, в чьих объятьях Иуда был под водой, стерегла его и теперь.
Дым расстилался над морем подобно полупрозрачному туману, сквозь который там и сям блистали яркие огненные языки. Он быстро сообразил, что это были горящие корабли. Бой еще продолжался, и нельзя было решить, на чьей стороне победа. Иногда мимо него проходили корабли, застилая свет пожара. Из мрака доносился треск схватившихся кораблей. Но опасность была гораздо ближе. Когда 'Астрея' пошла ко дну, на палубе, кроме ее собственной команды, находились и люди с двух атаковавших ее галер, и все они попадали в воду. Многие из них всплывали и на досках или обломках, служивших им опорой, продолжали драться до тех пор, пока не погружались в водоворот. Барахтаясь и волнуясь в предсмертной борьбе, они иногда разили мечом или дротиком и колыхали окружавшую их поверхность воды – в одном месте черную, как чернила, в другом огненную, отражавшую пламя горевших кораблей. Их борьба была чужда ему: все они были его врагами, и каждый из них убил бы его из-за доски, служившей ему опорой. Он спешил удалиться от них.
В то же мгновение он услышал быстрое движение весел и увидел галеру, идущую прямо на него. Высокий нос казался вдвое выше, и красный цвет пламени, играя на ее позолоте и резьбе, придавал ей вид извивающейся змеи. Под ней пенилась и кипела вода.
Он старался отплыть, толкая доску, которая была очень широка и трудно повиновалась ему, а между тем каждая секунда была дорога – и полсекунды могли спасти или погубить его. В разгар этих усилий на расстоянии одной руки от него блеснул шлем. Затем показались две руки с вытянутыми пальцами – здоровые и широкие руки, которые, раз ухватившись, уже не выпустили бы своей добычи. Бен-Гур, устрашенный, старался избежать их. Шлем поднялся из воды, показалась и голова, прикрываемая им, затем руки стали дико бить по воде, голова опрокинулась назад, и можно было разглядеть лицо. Широко раскрытый рот, открытые, но невидящие глаза, мертвенно бледное лицо, как у утопленника, – словом, нечто страшное. И тем не менее при виде его крик радости вырвался из груди Бен-Гура, и когда голова собралась вновь погрузиться в воду, он поймал страдальца за цепь, спускавшуюся от шлема под подбородок, и подтащил его к доске.
Человек этот был трибун Аррий.
Вода сильно пенилась и бурлила вокруг Бен-Гура, и ему пришлось употребить сверхъестественную силу, чтобы не упустить доску и в то же время удержать голову римлянина над поверхностью воды. Галера промчалась, не задев их своими веслами, несясь мимо тонущих людей, мимо голов в шлемах и без них и оставляя за собой сверкающее огнями море. Глухой треск, сопровождаемый страшным криком, заставил его еще раз отвернуться от того, кого он спасал, и сердце его наполнилось дикой радостью. 'Астрея' была отомщена.
После этого битва быстро пошла к концу. Сопротивление сменилось бегством. Но на чьей стороне победа? Бен-Гур хорошо понимал, насколько от этого обстоятельства зависела жизнь трибуна и его, Иуды, освобождение. Он подтолкнул под Аррия доску и старался, чтобы тот держался на ней. Рассвет приближался медленно. С надеждой приветствовал он признаки близившегося утра, хотя страх по временам и закрадывался в его душу. Кого принесет с собой утро? Римлян или пиратов? Если последних, то гибель трибуна неминуема.
Наконец рассвело. Дыхание ветерка не нарушало спокойствия воздуха. Налево показалась земля, но слишком далеко, чтобы пытаться достичь ее. Там и сям на поверхности воды виднелись люди. Местами чернели обуглившиеся и кое-где курившиеся обломки галер. Вдали виднелась одна из них, брошенная, по- видимому, на произвол течения и ветров, – с растерзанными парусами, безжизненно свесившимися со сломанной реи. Весла ее лежали на бортах. Еще дальше различались двигавшиеся точки. Быть может, это преследуемые или преследующие суда, а то и просто испуганные белые птицы.
Прошел час, и все оставалось по-прежнему. Боязнь Иуды возрастала. Если помощь явится нескоро, Аррий умрет. Иногда по тому, как он спокойно лежал, казалось, что он уже умер. Иуда снял с него шлем, с большими усилиями стащил кирасу[36] и почувствовал, что сердце еще бьется. Этот признак жизни вселил в него надежду. Теперь ему оставалось только ждать и, по обычаю его народа, молиться.
6. Победа за Appиeм
Возвращение к жизни для утопленника сопряжено с большими муками, чем сама смерть в воде. Пройдя через все эти муки, Аррий, наконец, к великому удовольствию Бен-Гура, смог заговорить.
От несвязных вопросов о том, где он, кем и каким образом спасен, он постепенно перешел к мысли о сражении. Сомнение в победе окончательно возвратило ему сознание, этому способствовал и долгий отдых, насколько, разумеется, то позволяло их неудобное прибежище. Спустя немного времени он разговорился.
– Я вижу, что наше спасение зависит от исхода сражения. Вижу я и то, что ты сделал для меня – ты спас мне жизнь, рискуя собственной. Я открыто признаю это и, что бы ни случилось, благодарен тебе. Если счастье будет мне благоприятствовать и нам удастся благополучно отделаться от этой опасности, я сделаю для тебя все, что может сделать римлянин, имеющий в руках власть и возможность доказать на деле свою благодарность. Однако остается неизвестным, действительно ли ты оказал мне благодеяние, руководствуясь добрым намерением. Обращаясь к твоей доброй воле, я потребую от тебя, если понадобится, оказать мне самую большую услугу, какую только человек может оказать человеку, и ты должен сейчас же обещать мне это.
– Если то, что мне предстоит сделать, не запрещено нашим законом, я сделаю, – ответил Бен- Гур.
Аррий смолк.
– Действительно ли ты сын Гура? – спросил он немного спустя.
– Да, как я уже сказал тебе.
– Я знал твоего отца...
Иуда придвинулся к нему ближе, так как голос трибуна был слаб, и напряг слух.
