– Я знал и любил его, – продолжал Аррий.
Опять произошла пауза, в продолжение которой мысль говорившего была отвлечена чем-то другим.
– Невозможно, – продолжал он, – чтобы ты, его сын, не слыхал о Катоне и Бpyтe. To были великие люди, своей смертью более всего доказавшие свое величие. Своей смертью они установили то, что римлянин не может пережить своей славы. Слушаешь ли ты?
– Слушаю.
– Знатные римляне имеют обыкновение носить кольца. На пальце у меня есть одно. Возьми его. Надень его себе на палец.
Бен-Гур сделал это.
– Безделка эта пригодится, – сказал Аррий. – У меня есть и деньги, и имущество. Даже в Риме я считаюсь за богача. Семейства у меня нет. Тебе стоит лишь показать это кольцо отпущеннику, заведующему в мое отсутствие моими делами, а его можно найти на вилле близ Мизенума, и сказать ему, каким образом оно очутилось у тебя, и ты можешь просить у него что угодно, и он не откажет тебе в просьбе. Если я останусь жив, я сделаю для тебя больше: я освобожу тебя, возвращу твоему семейству и твоему народу, и ты будешь в состоянии отдаться тому, что тебе более всего по сердцу. Так обещайся же именем богов...
– Не так, добрый трибун, я еврей.
– Ну, именем Бога или именем того, что для тебя наиболее священно, обещай мне сделать то, что я скажу тебе сейчас, и исполнить так, как я скажу.
– Благородный Аррий! По твоему тону я вижу, что дело идет о предмете величайшей важности. Скажи сначала, что тебе нужно от меня?
– Хочешь ли ты дать обещание?
– Могло бы случиться, что, дав обещание, я... Благословен Бог отцов моих! Идет судно!
– Есть ли на нем флаг?
– Пока не могу разобрать.
Аррий замолк, по-видимому, глубоко задумавшись.
– Судно идет в одном и том же направлении? – наконец спросил он.
– Все в том же.
– Посмотри, не видать ли теперь флага?
– На нем нет флага. Паруса у него спущены, оно трехвесельное, идет очень быстро. Вот все, что я могу сказать о нем.
– Римлянин, торжествуя победу, украсил бы судно флагами. Это судно неприятельское. Так слушай же, – сказал Аррий, снова принимая строгий вид, – слушай, пока я еще могу говорить. Если эта галера окажется неприятельской, твоя жизнь спасена. Они могут не дать тебе свободы, могут снова посадить тебя на весла, но не убьют.
Трибун колебался.
– Клянусь Поллуксом! – продолжал он решительно. – Я слишком стар, чтобы подвергаться бесчестью. Пускай в Риме говорят, что Квинт Appий, как и подобало римскому консулу, со своим судном вторгся в неприятельские пределы. А вот о чем я хотел просить тебя. Если галера окажется неприятельской, столкни меня с доски и утопи. Слышишь ли? Клянись исполнить это!
– Я не дам в этом клятвы, – твердо сказал Бен-Гур, – и не совершу убийства. Закон, постановления которого для меня важнее всего, делает меня ответственным за твою жизнь. Возьми, трибун, свое кольцо, – Иуда снял кольцо с пальца, – и с ним все милостивые обещания на случай твоего избавления от гибели. Приговоренный пожизненно быть гребцом, рабом, я все-таки не раб и тем более не твой отпущенник. Я сын Израиля и хоть в этот момент могу распоряжаться собой. Возьми назад свое кольцо.
Аррий не шевельнулся.
– Ты не хочешь? – продолжал Иуда. – Так знай, что не из гнева или досады на тебя я бросаю твой подарок в море, но делаю это, чтобы не быть связанным обещаниями. Трибун, смотри!
Он бросил кольцо в море. Аррий слышал плеск в том месте, где оно упало и потонуло, но не взглянул в ту сторону.
– Ты сделал глупость, – сказал он. – На твоем месте так поступать безрассудно. Я сумею умереть и без тебя. Жизнь – это такая нить, которую я могу порвать и без твоей помощи, а если я сделаю это, что станется с тобой? Люди, решившиеся умереть, предпочитают погибнуть от руки другого только потому, что душа, приписываемая нам Платоном, возмущается при мысли о самоубийстве. Если судно окажется неприятельским, я покончу с собой. Мое намерение твердо: я – римлянин, а для римлянина успех и честь важнее всего. Я хотел быть тебе полезным, ты этого не пожелал. В данном положении единственным ценным свидетельством моей воли было кольцо. Теперь мы оба погибли. Я умру, унося с собой сожаление о вырванной у меня победе и славе, ты же останешься жить, чтобы вскоре последовать за мной с сожалением, что некому исполнить над тобой священный обряд, предписываемый твоей религией. Мне жаль тебя.
Теперь Бен-Гуру яснее представлялись последствия совершенного им поступка, но это нимало не поколебало его.
– За три года моего рабства, трибун, ты первый взглянул на меня ласково. Нет, нет, был и еще один.
Голос его стал тише, на глазах выступила влага, и перед ним как живое встало лицо юноши, давшего ему напиться у старого колодца в Назарете.
– По крайней мере, – продолжал он, – ты первый поинтересовался, кто я, и если, когда я настиг и схватил тебя, уже закрывшего глаза и готового в последний раз погрузиться в море, у меня и мелькнула мысль о том, как ты можешь мне быть полезен, то все-таки не одна только корысть руководила мной. Прошу тебя, верь этому. К тому же я говорю это перед лицом Бога: те цели, о которых я мечтаю, должны быть достигнуты только праведными путями. Уверяю тебя, я согласился бы скорее умереть с тобой, нежели стать твоим убийцей. Мое решение так же неизменно, как и твое, хотя бы ты предложил мне целый Рим и в твоей власти было бы сдержать это слово, – и тогда я не убил бы тебя. Твои Катон и Брут – малые дети в сравнении с Моисеем, закону которого мы должны повиноваться.
– Но если я потребую, ты...
– И если бы даже в твоей власти было потребовать, то и тогда ты не заставил бы меня сделать это.
Оба замолчали в ожидании.
Бен-Гур часто посматривал на приближавшееся судно. Appий с закрытыми глазами оставался равнодушен.
– Ты уверен, что судно неприятельское? – спросил Бен-Гур.
– Думаю, что так, – был ответ.
– Оно останавливается и спускает лодку.
– Виден ли флаг или нет?
– Нет ли других признаков, отличающих римское судно?
– У римского судна на вершине мачты бывает шлем.
– Так радуйся: я вижу шлем.
Но это не показалось Аррию достаточно убедительным.
– Лодка подбирает плывущих людей: пираты не отличаются человеколюбием.
– Быть может, им нужны гребцы, – заметил Appий, вероятно, припоминая те случаи, когда и ему приходилось поступать так же.
Бен-Гур наблюдал за движениями неизвестных людей.
– Судно отходит, – сказал он.
– В какую сторону?
– Направо от нас есть галера, на которой, мне кажется, нет экипажа. Судно направляется к ней. Вот уже поравнялось. Оно высаживает людей на ее борт.
Тогда Appий раскрыл глаза, и спокойствие его исчезло.
– Возблагодари своего Бога так же, как я благодарю своих богов, – сказал он Бен-Гуру, взглянув на
