времени сделался первым купцом в городе. Так же, как и его бывший хозяин, он посылал караваны в Индию, а на море у него и сейчас столько галер, что они могли бы составить царский флот. Говорят, ему удается все: верблюды его издыхают только от старости, суда не терпят крушений, каждое судно, спущенное им на реку, доставляет ему золото.
– Как давно он ведет дело?
– Еще нет и десяти лет.
– Должно быть, у него был исходный капитал?
– Да, говорят, что прокуратор из собственности князя воспользовался только тем, что было у него под рукой: его лошадьми, скотом, домами, землей, судами, имуществом. Денег же не могли отыскать, хотя и их, нужно полагать, было немало. Что сталось с ними – глубокая тайна.
– Только не для меня, – с иронией заметил один из пассажиров.
– Понимаю вас. И другие думали так же. Общее мнение таково, что Симонид разжился с них. Прокуратор того же мнения – если не теперь, то по крайней мере прежде он был того же мнения, ибо два раза в продолжение пяти лет арестовывал купца и подвергал его пыткам.
Иуда крепче и крепче сжимал веревку, за которую держался.
– Говорят, – продолжал рассказчик, – что в теле этого человека не осталось ни одной целой кости. Когда я видел его в последний раз, он сидел в кресле, подпертый со всех сторон подушками, калека, лишенный человеческого образа.
– Так его измучили! – в один голос воскликнули несколько слушателей.
– Болезнь не могла так обезобразить человека. Но признания у него вырвать не удалось. Все, что он имеет, приобретено им законным путем и употребляется на законные цели – вот все, чего они добились от него. В настоящее время его больше не преследуют. Он имеет торговое свидетельство за подписью самого Tибepия.
– Я полагаю, кругленькую сумму он заплатил за него.
– Суда эти принадлежат ему, – продолжал пожилой господин, не обратив внимания на замечание. – У его матросов есть обыкновение при встрече приветствовать друг друга, выкидывая желтые флаги, как будто этим они хотят сказать, что совершили счастливое плавание.
Этим закончился рассказ. Когда галера вошла в реку, Иуда обратился к говорившему:
– Как звали хозяина этого купца?
– Бен-Гур, князь Иерусалимский.
– А что сталось с семьей князя?
– Юноша сослан на галеры. Можно сказать, он умер, так как обыкновенно люди, подвергшиеся такому наказанию, больше года не живут. О вдове и дочери ничего не слышно: кто знает о них – молчит. Наверное, они погибли в одной из иудейских тюрем.
Иуда прошел к лоцманскому отделению. Он был настолько поглощен мыслями, что почти не замечал берегов, покрытых роскошными фруктовыми садами и виноградниками, в тени которых прятались виллы, по великолепию не уступавшие виллам Неаполя. Не замечал он и судов, бесконечными рядами мелькавших перед ним, не слышал ни пения, ни криков, несшихся с них. Небо было залито солнечным блеском, земля и вода задернулись под его лучами туманной дымкой, кругом все было радостно. Он один ни в чем не находил веселья.
Только раз он вышел из этого состояния, пробужденный мимолетным интересом, когда кто-то из пассажиров указал на рощу Дафны, мелькнувшую при повороте реки.
2. В Антиохии
Когда показался город, все пассажиры высыпали на палубу, жадно рассматривая малейшую подробность открывшейся картины. Картину пояснял публике все тот же знакомый читателю почтенный господин:
– Здесь река поворачивает на запад, – говорил он, как бы отвечая всем сразу. – Я помню еще то время, когда она омывала основание городской стены, а мы, как римские подданные, жили мирно, и торговля, как всегда в подобных случаях, процветала. Нынче же вся поверхность реки покрылась пристанями и доками. Это, – говорящий указал на юг, – гора Казия, или Оронтские горы, как привык их называть народ, а напротив через реку на севере брат ее Амнус, между ними же лежит Антиохийская равнина. Дальше Черная гора, откуда царские каналы наполняются чистейшей водой для утоления жажды и орошения улиц. На них еще сохранились изобилующие птицами и зверями непроходимые леса.
– А где озеро? – спросил кто-то.
– Там, на севере. Если вы желаете посмотреть на него, вам нужно будет отправиться верхом, еще лучше, впрочем, в ладье, так как оно соединяется каналом с рекой.
– Роща Дафны! – сказал он третьему вопрошавшему. – Никто не в состоянии описать ее, но только берегитесь: Аполлон предпочитает ее даже Олимпу. Народ идет туда, чтобы хоть разок взглянуть на нее, и остается в ней навсегда. О ней сложилась поговорка: 'Быть червем и питаться шелковицей Дафны лучше, чем быть гостем царя'.
– Так вы советуете мне избегать ее?
– Я? Нет. Сделайте одолжение, идите. Туда все идут: и циник философ, и мужественный юноша, и духовенство – решительно все. Я уверен, что и вы пойдете, и вперед даю вам совет. Не нанимайте квартиры в городе – напрасная трата времени, а прямо ступайте в селение, помещающееся на окраине рощи. Дорога туда идет через сад, все время под брызгами фонтанов. В городе под портиками, на улицах и в тысяче его укромных уголков вы встретите такие нравы и обычаи, такую утонченность и любезность, каких не встретить вам нигде во всем мире. А городская стена! Вот оно, это образцовое произведение, мастера крепостной архитектуры.
Все глаза последовали за его указательным пальцем.
– Она была воздвигнута по приказанию первого из Селевкидов. За триста лет стена срослась со скалой, на которой стоит.
Крепость оправдывала эту похвалу. Высокая, крепкая, со множеством смелых углов, она извивалась в южном направлении, пока не терялась из виду.
– На ней четыреста башен, и каждая из них служит резервуаром для воды. Смотрите туда! Из-за стены виднеются два холма, могущие поспорить с гребнями Сульпиyca. Постройка, воздвигнутая на дальнем холме, – цитадель, круглый год занятая римским легионом, составляющим гарнизон. А напротив нее храм Юпитера, ниже него дворец, резиденция легата со множеством должностных лиц, в то же время служащий крепостью, против которой бессильны как народные толпы, так и южный ветер.
В это время матросы начали убирать паруса, и рассказчик с чувством воскликнул:
– Все ненавидящие море, глядите и готовьтесь посылать проклятия, а все, связавшие себя обетами, готовьтесь молиться! Тот мост, по которому пролегает дорога в Селевкию, отмечает границу плавания. На этом месте судно бросает свой груз и верблюд подхватывает его на свою спину для дальнейшей перевозки. Выше моста начинается остров, на котором Калиник построил себе новый город, связав его пятью большими виадуками, столь крепкими, что ни время, ни вода, ни землетрясения не могут разрушить их. О самом городе я могу сказать только одно: те, кто видел его, будут счастливы этим всю остальную жизнь.
Когда он кончил говорить, судно сделало поворот и медленно подошло к пристани. Наконец сложены весла: плавание окончено. Тогда Бен-Гур отыскал почтенного человека.
– Позволь, прежде чем попрощаться, на минуту побеспокоить тебя.
Мужчина в знак согласия наклонил голову.
– Твой рассказ о купце возбудил во мне желание повидать его. Ты называл его Симонидом? Где я могу найти его?
Прежде чем ответить, новый знакомый проницательно взглянул на молодого человека.
– Я могу избавить тебя от неприятности получить отказ: он не ростовщик.
– Да и я не из тех, что берут взаймы, – с улыбкой сказал Бен-Гур.
