На коленях бедное существо стало двигаться к ним.
– Стой, Амра! Не подходи ближе. Мы нечистые! Мы нечистые!
При этих словах Амра припала лицом к земле, рыдая так громко, что народ у колодца слышал ее. Вдруг она снова подняла лицо и спросила:
– А где же, моя госпожа, Тирса?
– Я здесь, Амра, здесь! Не принесешь ли ты мне немного воды?
Привычка служанки снова сказалась в Амре. Откинув назад жесткие волосы, падавшие на лицо, она встала и, подойдя к корзине, открыла ее.
– Посмотрите, – сказала она, – здесь мясо и хлеб.
Она хотела разостлать на земле скатерть, но ее госпожа сказала:
– Не делай этого, Амра! Вон те могут побить тебя каменьями и отказать нам в питье. Оставь у меня корзину, возьми кувшин, наполни его водой и принеси сюда. Мы отнесем его к своей могиле. Это на сегодняшний день все услуги, которые ты можешь оказать нам. Скорее, Амра!
Народ, на глазах которого произошло все это, расступился перед служанкой и даже помог ей наполнить кувшин – такую жалость возбуждало ее горе.
– Кто они? – спросила одна женщина.
Амра кротко ответила:
– Они всегда были добры ко мне.
Подняв кувшин на плечи, она поспешила назад. Забывшись, она было подошла к ним, но крик 'Нечистые, нечистые!' остановил ее. Поставив воду около корзины, она отошла назад.
– Благодарю, Амра, – сказала госпожа. – Ты очень добра.
– Не могу ли я сделать еще что-нибудь? – спросила Амра.
Мать держала кувшин и изнемогала от жажды, но все-таки остановилась и твердо сказала:
– Да, я знаю, что Иуда возвратился домой. Прошлой ночью я видела его спящим на ступенях крыльца. Я видела, как ты его разбудила.
Амра всплеснула руками.
– О госпожа! Ты видела его и не подошла!
– Это значило бы убить его. Я никогда больше не смогу обнять его, не смогу поцеловать его. О Амра, Амра! Я знаю, что ты любишь его!
– Да, – сказала женщина, захлебываясь от слез и становясь на колени. – Я умру за него.
– Ты не должна говорить ему, где мы и что ты видела нас.
– Но ведь он ищет вас. Он пришел издалека, чтобы вас найти.
– Он не должен нас найти, не должен знать, что с нами. Слушай, Амра. Ты будешь нам прислуживать, как сегодня, приносить нам то немногое, в чем мы нуждаемся. Теперь уже это продлится недолго... Ты будешь каждое утро и вечер приходить сюда и... и... – ее голос задрожал, но твердая воля победила, – и ты будешь говорить нам о нем, Амра, но ему ты о нас ничего не должна говорить. Слышишь?
– О, как жестоко будет с моей стороны слышать, как он говорит о вас, видеть, как он ходит, разыскивая вас, чувствовать всю его любовь к вам и даже не сказать ему, что вы живы!
– Можешь ли ты сказать ему, что мы здоровы, Амра?
Служанка прижала руки к сердцу.
– Нет, – сказала госпожа, – поэтому молчи. Иди и возвращайся вечером. Мы будем ждать тебя.
– О госпожа, тяжело это бремя, и трудно мне будет нести его... – сказала Амра, припадая лицом к земле.
– Но насколько тяжелее было бы ему увидеть нас, – отвечала мать, передавая Тирсе корзину. – Приходи сегодня вечером, – повторила она, подняв кувшин и направляясь к могиле.
Амра дождалась, стоя на коленях, пока они исчезли, потом печально пошла домой.
С этих пор она постоянно прислуживала им утром и вечером так, что они не нуждались ни в чем необходимом. Холодная и безнадежная могила была для них менее безотрадна, чем камера в цитадели. Дневной свет золотил ее дверь, и они любовались прекрасной природой. Под открытым небом легче ожидание смерти.
6. Галилеяне
Маллух начал поиски Гуров с цитадели Антония, притом смело, посредством прямой справки у главного трибуна. Он передал чиновнику историю семьи, изобразив все дело вовсе не преступным. Теперь, по его словам, оставалось узнать, жив ли кто-нибудь из несчастных, и подать петицию кесарю, прося о восстановлении их имущественных и гражданских прав. Он не сомневался, что такая петиция приведет к следствию по высочайшему повелению, которого друзьям этого семейства нечего опасаться.
В ответ трибун обстоятельно изложил Маллуху историю нахождения двух женщин в цитадели и позволил прочесть меморандум, составленный на основании их показаний о себе. Когда его попросили позволения снять копию, то он разрешил и это. Маллух поспешил к Бен-Гуру.
Нельзя передать впечатление, которое ужасный рассказ произвел на молодого человека, – оно было слишком глубоко. Он долго, очень долго сидел молча с побледневшим лицом и сильно бьющимся сердцем, затем, как бы останавливаясь на самых едких мыслях, прошептал: 'Прокаженные! Прокаженные! Они – мать и Тирса – прокаженные! Доколе же, доколе, о Господи!' Минутами он в справедливом гневе и горе доходил до страшной ярости, до безумной жажды мести, которая, должно сознаться, была почти бессильна. Наконец он встал.
– Я должен найти их. Может быть, они умирают.
– Где же ты их найдешь? – спросил Маллух.
– Они могут находиться только в одном месте.
Маллух возражал и в конце концов добился того, что распоряжение дальнейшими поисками было вверено ему. Они вместе отправились к воротам напротив холма Дурного Совета, с незапамятных времен служившего местом, где прокаженные просили милостыню. Там они простояли целый день, расспрашивая о двух женщинах и предлагая щедрую награду тому, кто укажет их. Так они поступали день за днем в течение полутора месяцев. Страшное население холма было тщательно обследовано самими прокаженными, причем предложенная награда служила могущественной побудительной причиной, ибо они были мертвы только по закону. Наконец, они вторглись и в зияющую могилу внизу холма и подвергли допросу ее обитательниц, но последние твердо хранили свою тайну. В результате оказалась полная неудача. Некоторое время спустя им стало известно, что не так давно власти изгнали каменьями за Рыбные ворота двух прокаженных женщин. Некоторые данные и совпадение чисел привели Бен-Гура к заключению, что пострадавшие были его родными, но старые вопросы 'Где они, что с ними случилось?' по-прежнему оставались открытыми.
– Не довольно было заразить их проказой, – говорил сын все с большей и большей горечью, – нет, этого было мало: их нужно было выгнать каменьями из их родного города! Мать умерла! Она ушла в пустыню! Она умерла! Тирса умерла! Один я живу! А зачем? Доколе же, о Господи, доколе, Господи Боже моих отцов, будет стоять этот Рим?
Полный отчаянья, гнева и жажды мщения он вышел во двор канны и увидел, что тот набит прибывшими ночью людьми. Во время завтрака он стал прислушиваться к некоторым из них, и одна группа особенно привлекла его внимание. То были большей частью юноши статные, живые, смелые, с провинциальными манерами и выговором. В их взглядах, в какой-то неуловимой особенности осанки, в блеске их глаз проглядывал дух, не свойственный низшим классам иерусалимских жителей, который обыкновенно считают особенностью жителей горных округов, хотя вернее считать его просто результатом здоровой и свободной жизни. Бен-Гур скоро убедился, что это были галилеяне, приехавшие в город по разным делам, но главным образом для участия в празднике Труб, отмечаемом в этот день. Они сразу заинтересовали его как уроженцы области, в которой он надеялся найти сильнейшую поддержку своему делу. Пока он, наблюдая за ними, думал о возможности сформировать из таких удальцов легион с дисциплиной по римскому образцу, во двор вошел человек с сильно раскрасневшимся лицом и
