опустела.
— Потому что у него нет семьи. Все в его семье умерли.
— Не все, — сказал я.
Он бросил на меня взгляд, который я уже видел, взгляд, предшествующий взрыву ярости. Но иногда обходилось только взглядом, на это я рассчитывал и сейчас.
— Вы сбиваете меня с толку, — сказал он. — А я этого не люблю.
— Позвольте мне объяснить. Мое имя Карсон Малвени. Я частный детектив. Вам известно, что у Генри Уокера была сестра?
— Конечно. Он рассказывал мне о ней. Она умерла. Точно умерла. Уже давно.
— Мне она показалась очень даже живой, когда я видел ее последний раз.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я работаю на нее. Ханна Уокер жива.
Чуть ли не минуту Руди смотрел безжизненным взглядом, какой обычно бывает лишь у трупов. Я видел трупы, вернее, один. Это был труп старой женщины, пошедшей через улицу за миг до зеленого света. Она так и не увидела, как он вспыхнул. У него был тот же отсутствующий взгляд, что и у нее, как будто он пытался что-то припомнить, но не удавалось. Правда разорвалась где-то глубоко внутри него. Он посмотрел на меня глазками такими маленькими, что их было почти не видно подо лбом кроманьонца.
— Дженни должна это услышать, — сказал он.
— Конечно. Я собираюсь поговорить с каждым.
— И Иеремия тоже должен. И Джей-Джей, я считаю. Всем нужно услышать это. Если вы только не дурачите меня, мистер.
— Уверяю вас, не дурачу.
Он снова бросил на меня суровый взгляд:
— Тогда идите за мной.
Я последовал за ним. За годы практики он приспособился протискиваться в узкую дверь своего трейлера, так что сейчас с некоторой долей самоуверенности проделал то, что казалось невозможным. Потом повернул налево и вприпрыжку побежал вдоль трейлеров к небольшому шатру, в котором, если я правильно помнил по аляповатой афише, выступала со своим номером Женщина-Паук. Но ее там не оказалось.
— Зайдите внутрь и подождите, — сказал он. — Я скоро вернусь.
Я сделал, как он сказал. Он отсутствовал четыре с половиной минуты, и, когда возвратился, в руках у него было что-то. Это выглядело как длинная деревянная колода, пока я не заметил у нее голову. И ноги. И, возможно, всё, что должно быть между ними. Но эта часть была прикрыта одеялом, а мне не особо хотелось заглядывать под него. Единственное, что двигалось, были глаза и губы, и я понял: эта часть, что бы ни представляло собой остальное, — живая и принадлежит женщине.
— Это мистер Малвени, — представил меня Руди.
— Очень приятно, — сказала она.
— Привет!
— Это Дженни, — пояснил Руди. — Она и Генри были близкими друзьями.
— Рад с вами познакомиться, — сказал я и машинально протянул руку.
— Извините, не могу пожать вам руку. Микробы, — улыбнулась она.
Минуту или две спустя в шатер, откинув входное полотнище, протиснулись Иеремия и Джей-Джей. С Иеремией я был знаком. Он кивнул мне. Джей-Джей был напряжен, как проволочная растяжка.
Я поздоровался, но им было не до любезностей.
— Выкладывайте всё, — сказал Руди. — Мы хотим это услышать.
И я рассказал им. Рассказал, потому что видел подлинное волнение под их странной, у кого менее, у кого более, наружностью. Тот шатер был переполнен любовью к Генри Уокеру. А я неравнодушен к людям, которые так любят. Они редки, как белоклювые дятлы, и настолько же прекрасны.
Я начал рассказ.
Когда она позвонила, я был без дела, хотя не могу назвать время, когда не был бы без дела или с делом, которое занимало бы все мое время. Большую часть утра я провел как обычно, решая кроссворды, наводя порядок в офисе и ожидая, что зазвонит телефон, но, когда он звонил, мое сердце всегда замирало. Как ни ждешь, а все неожиданно. Я старался не терять надежды, но что-то не то с моим офисом — сумрачным угловым помещением, выходящим окном на заднюю стену трехэтажного краснокирпичного здания и в которое можно попасть только на скрипучем решетчатом лифте со слепым лифтером. Это было лучшее, что я мог себе позволить. Постоянная тьма действовала на меня угнетающе. «Надо почаще уходить, пока солнце не село», — говорил я себе. Но никогда этого не делал.
Я держал радио включенным весь день. Так я был в курсе событий. Предстояла казнь Розенбергов; Эйзенхауэр принес президентскую присягу; прорыв дамбы в Северном море унес почти две тысячи жизней. Удовольствие знать об этом.
Во всяком случае, она позвонила, я поднял трубку, и она спросила, чем я сейчас занят. Милый голосок. Мне он очень понравился, понравилось, как ее слова ласкали мне слух.
— Чем занят? — ответил я. — Расследованием. Как и написано в справочнике.
Я мог бы быть и повежливей, но меня расстроило сообщение о двадцати семи погибших: «Утонули в болоте».
— Частным расследованием?
— Я о своих делах не распространяюсь. Да.
— Я спрашиваю, потому что хотела бы держать это в тайне, — сказала она.
— От кого?
Я хотел заставить ее говорить подольше. С каждым словом ее голос звучал все слаще, словно еще чуть-чуть — и она запоет. Голос из тех, что делают людей счастливыми. У нее не было какого-либо явного акцента, насколько я мог уловить. Многолетний опыт подсказывал мне, что она прикрывает трубку ладонью. Я представлял ее стоящей у себя на кухне, одну, телефонный провод натянут до предела.
— Не важно от кого.
Так что я уже вполне догадывался, к чему все клонится.
— Вам и необязательно говорить. Затруднения с мужем? Хотите держать это в тайне от него, потому что он не рассказывает вам о своих личных делах, и вы желаете узнать, что это за дела. Вроде того, куда он уходит на самом деле, когда говорит, что идет в боулинг.
Она рассмеялась:
— Нет, ничего подобного.
— Он говорил вам это?
— Послушайте. — Ее стало едва слышно. Это уже был даже не шепот. Тихие звуки, заглушаемые ее дыханием, шелестели прямо в ухе. Я напряг слух. — Возможно, нам стоит поговорить. С глазу на глаз.
— Я рассчитывал на это. Мой офис находится на Третьей улице. Я могу выйти встретить вас где угодно, куда можно дойти пешком.
— Насколько далеко?
— Не слишком.
— Я спрашиваю потому, что хотелось бы, чтобы вы пришли сюда. У меня маленький ребенок, и будет удобней, если не придется оставлять его одного. Как думаете, сможете вы прийти сюда? В Конкорд-Хайтс?
Я ответил, что смогу.
Конкорд-Хайтс — это район в шести милях от центра, и там в своих скромных замках обитали мемфисские богачи. Чтобы купить там дом, нужно было иметь не только кучу денег, но и письменное разрешение Господа Бога. В Конкорд-Хайтс жили только лучшие люди, то есть это было скопище всех известных смертных грехов и вдобавок таких, для которых еще не придумали названия. Частный детектив мог бы неплохо зарабатывать на грешках, совершавшихся там на единицу площади, и, не обращая внимания на ее слова, я решил, что понадобился именно для подобного дела.
