— Но потом кое-что случилось.
— Откуда вы знаете?
— Всегда что-нибудь случается.
Я смотрел на его руки и на четвертак, скользивший между его пальцами, вперед и назад. Казалось, пальцы совершенно не двигаются и монета скользит сама по себе. А пальцы разве что стараются не мешать ей.
— Он играл со мной. Себастиан играл со мной. Ему была нужна моя сестра.
— Бывают такие люди.
— Нет, — сказал Генри, не сводя с меня взгляда. — Он был вовсе не человек. Это был дьявол.
— Дьявол?
— Сам дьявол. Он похитил ее. Однажды они просто исчезли. Прибыла полиция, говорили, что найдут ее и все такое, но она была дочерью какого-то уборщика, стали бы они особенно стараться? А я не мог ничего им сказать о том, что знал.
— Из-за клятвы.
— Он смешал свою кровь с моей, — прибавил Генри. — Он во мне. Всегда.
— Вы были ребенком, боялись, — рассудил я, будто это что-то меняло.
Нет. Интуиция подсказывала: ничего бы тогда не помогло.
— С тех пор я не переставал искать их. — Генри покачал головой. — Искал не так, как ищут людей частные детективы. Для меня это стало делом жизни. Долгом. Я объехал весь мир, мистер Малвени. Всю страну. Вторую мировую провел во Франции и в Италии не потому, что меня волновало, кто победит в той проклятой войне, — нет, это меня не волновало, — а потому, что они могли оказаться в Европе. Вдруг бы я где увидел объявление с его именем: «Волшебный мистер Себастиан!» Все было возможно. Вернувшись с войны, я выступал в концертных залах, в бродячих цирках под, как теперь кажется, миллионом разных имен, миллионом разных личин, не останавливаясь, побывав всюду, кроме распоследней глуши. И везде я искал их. Расспрашивал людей. Описывал его, его лицо, кожу.
— И?
— Я так и не нашел Ханну, потому что она мертва. Умерла давным-давно. Наверно, неделю спустя, как он похитил ее. Так что ее мне было никогда не найти, и я знал об этом. Но я нашел его.
— И тогда?
Он улыбнулся. Махнул Женщине-Аллигатору, чтобы принесла ему еще пива.
— А тогда произошло то, о чем вам известно.
Такие Генри Уокеры необходимы людям. Чтобы мы, все остальные, могли бы посмотреть на них и сказать: «Как ни плохи мои дела, как ни низко я пал, как ни безнадежно трудна моя жизнь, я хотя бы не Генри Уокер». Вот в чем я убедился. Если мы рождены равными, все мы, — а это сомнительное утверждение само по себе, — то жизненный путь Генри был примером на вычитание. Что он имел такого, чего в итоге не лишился? Он был как лужа на солнце: каждый день усыхал все больше и больше, пока от него почти совсем ничего не осталось. Единственное, что он получил, — мастерство мага — он получил от самого дьявола, по крайней мере он считал ту личность дьяволом. Но даже это было простой сделкой: Себастиан научил его магии, а затем забрал единственное, что Генри любил. Так что, безусловно, Генри должен был убить его. Это не было каким-то решением. Это было фактом его жизни.
В этом отношении, думаю, ему повезло. У него была цель.
Он рассказал мне, что когда-то был хорошим магом. Одним из лучших. Но после того, что случилось с Марианной Ла Флёр, с Эдгаром Кастенбаумом, после того, как он в последний раз неудачно попытался вернуться к реальной жизни, я не нашел никаких упоминаний о нем — ни статей в газетах, ни молвы, ничего, — которые подтверждали бы это. Все дело было в том, что он не знал с уверенностью, кто он и что он. Черный или белый. Не в силах сделать выбор, он мог быть только и тем и тем одновременно. Он был настолько хорошим магом, что мог выступить с одним и тем же представлением дважды: один раз — как белый, другой — как черный. Каждый раз меняя манеру. Будучи белым, он следовал традиции великих предшественников: Торстона, Келлара, Робер-Удена. Белый Генри исполнял свои номера серьезно и ожидал, что и зрители тоже серьезно воспримут его выступление. Но когда он выступал как черный, это был комик. Он валял дурака, валял отчаянно, таращил глаза, которые на черном лице казались шариками для пинг-понга, словно сам поражался своим фокусам. Когда он был черным, то звался Кларенсом, Черномазым Дьяволом. Когда белым — то сэром Эдвардом Моби Ошеломительным, прицеплял бороду, чтобы изменить внешность. Что было совершенно лишним. В настоящем его виде Генри видели только однажды, на единственном представлении, когда он воскресил Марианну Ла Флёр. Так что он был един в двух лицах. Кончались сороковые — потерянные годы, как он называл их. Он больше не пользовался своим настоящим именем до тех пор, пока не убил Себастиана. Пока не поставил точку.
Кларенс, он же сэр Эдвард, гастролировал по Америке, ища человека, мага, которого едва знал, даже сомневался, что Себастиан — его настоящее имя. Он мог припомнить только, как выглядел маг: худощавый человек с лицом белым как мел. Такое лицо трудно забыть, даже если видел его всего один раз, а Генри когда-то видел его каждый день маячившим у него перед глазами, как одна из создаваемых Себастианом видимостей. Встречая коллег по цеху, он расспрашивал о нем, не видели ли они его, не выступал ли он у них, не знают ли они, где можно его найти. Описывал его. «Мой наставник, — объяснял Генри. — Пропал куда-то. Хотелось бы увидеть его снова, поблагодарить за все».
Но никто не знал такого. Никто даже не слыхал о таком.
Кроме одного парня.
Этот парень, он даже не был магом. Шофер грузовика. Перевозил чертово колесо для цирка Барнума. Он рассказал Генри, что однажды съехал с шоссе, чтобы отдохнуть и, может, выпить чашку кофе в местном кафе, где кофе был получше того, какой подают на заправках. Он нашел приятное местечко, называвшееся «Лу-Эз», и, пробираясь к столику, увидел в другом конце человека, который показывал фокусы маленькой девочке. Довольно хорошенькой. Девочка была с матерью, и обе с удовольствием смотрели фокусы, пока мать не глянула на часы и сказала, что пора идти. Вот, собственно, и все. Но он их запомнил из-за лица того человека. Он ничего подобного не видел. Оно было белей муки в чашке. Словно его лицо было мертвое, а остальное тело — нет. Оно двигалось, очень даже живое. Жуть просто. Но народ там, видно, привык к нему, так что шофер сделал вывод, что тот, должно быть, жил где-то неподалеку.
— И где это было? — спросил Генри.
Парень задумался, потом сказал уверенно:
— В Индиане. Это был Манси, штат Индиана.
— С виду очень приятный человек, — сказал шофер.
Увидеть следующее представление Генри собралась большая толпа, но он не пришел. В качестве кого он собирался выступать в тот вечер: Кларенса, Черномазого Дьявола или сэра Эдварда Моби Ошеломительного? Он уже не помнил. Да это не важно, потому что он не собирался снова рядиться ни в того, ни в другого. Все равно его последние представления оборачивались катастрофой: он обнаружил, что, выступая в образе Моби, соскальзывает в образ Кларенса, элегантный артист становится его туповатым, косноязычным, пучеглазым двойником. То ли Кларенс, приводивший в восторг тысячи людей ужимками, противными самому себе, неожиданно превращался в эрудита и меланхолика. Это озадачивало Генри даже больше, чем зрителей. Он понять не мог, что с ним происходит. Как будто каждый из этих его персонажей, которых он создал, подменил его настоящего. Если Генри еще хоть сколько-то оставался самим собой, то лишь в постоянно сужавшемся промежутке между этой парочкой. Но его хватило Генри, чтобы освободиться от них, так что, даже не собрав сумки и ни с кем не попрощавшись, он сел в машину и скрылся в ночи в направлении Манси, штат Индиана. Он сделал лишь то, что Себастиан сделал столько лет назад: исчез. Это был его последний трюк, самый лучший.
До Манси, штат Индиана, было четырнадцать часов езды. Бензин стоил ровно тридцать центов галлон, и с двенадцатью долларами в кармане Генри мог залить полный бак, выпить кофе с сэндвичем, и еще что-то бы осталось. Но он был не голоден. Ему хотелось только ехать и ехать вперед. Он словно видел
