— Нечего. Она окажется в беде, если мы не будем действовать.
— Скажите, доктор, что это за новая хирургия? Она похожа на обычную хирургию?
— И да и нет, — ответил Клейнберг. Он постарался выразить суть как можно проще: — Чтобы вам было понятнее, в целом этот процесс можно назвать хирургической операцией. Вы, должно быть, представляете себе, что это такое: зачистка пораженного участка кости, пересадка новой костной ткани, имплантация керамического протеза, искусственного бедренного сустава. Однако генетическая инженерия — это нечто совершенно особое. Я не знаю подробности процедуры, которую проводит доктор Дюваль. Тем не менее я совершенно точно знаю, что решающей ее частью станет не традиционная хирургия, а пересадка здоровых генов, больше напоминающая, скажем, переливание крови. По сути дела, этот этап будет представлять собой инъекцию или серию инъекций. Хотите, я вам в нескольких словах расскажу, что такое генная инженерия?
— А, как бы это сказать… я пойму?
— Вы ведь, наверное, слышали о ДНК?
— Кажется, что-то такое читал, — уклончиво ответил Регги.
По его тону Клейнберг заключил, что ничего он на эту тему не читал и, должно быть, старается сейчас угадать, чему дано такое диковинное название — то ли новому правительственному ведомству, то ли скаковой лошади. Клейнберг осторожно пустился в объяснения:
— Человеческое тело состоит из клеток, причем каждая клетка содержит сто тысяч генов, распределенных вдоль молекулы ДНК, которая представляет собой туго скрученную нить длиной почти сто восемьдесят сантиметров. Организм подвергается серьезной опасности, когда в какой-то из клеток случается дефект и она, давая толчок раковому заболеванию, начинает делиться и размножаться. Однако генетические исследования привели к открытиям, которые дают специалистам возможность с помощью ферментов разделять цепи молекулы ДНК и заменять дефектный ген здоровым. Я несколько упрощенно излагаю, но вы, надеюсь, уловили суть?
— Кажется, уловил, — кивнул Регги, но было видно, что он не понял ровным счетом ничего. — Послушайте, доктор, да ведь мне и не обязательно знать все эти премудрости. Не знаю же я, как работает телевизор или компьютер, однако доверяю этим штукам и пользуюсь ими. Ладно, пусть замена генов, пусть что-то еще. Отлично. Мне достаточно вашего слова о том, что за этой штуковиной будущее, что она уже зарекомендовала себя, работает и помогает лечить людей. Что способна спасти жизнь моей Эдит.
— С вероятностью, которая составляет семьдесят процентов.
— Неплохие шансы для того, кто делает ставку, — подтвердил Регги. Он снова взял сигару, стряхнул с нее пепел, чиркнул спичкой и закурил. — И что же, после этого она выздоровеет?
— Будет как новенькая.
— Как новенькая, — задумчиво пробормотал Регги, — но уже не чудо-женщина. То есть я хотел сказать, больше не будет считаться женщиной, которая исцелилась чудесным образом.
— Нет, это не будет чудесным исцелением. Ее излечат методами медицинскими, научными.
— В этом-то и вся проблема, — бесстрастно констатировал Регги.
— Проблема?
— Я же говорил вам, без жены-чуда я банкрот. Для нас обоих это неминуемое разорение, разорение в пух и прах.
— Извините, — покачал головой Клейнберг, — но это вне сферы моей компетенции. Тут я ничего поделать не могу.
Маленькие глазки Регги впились в него.
— А вы уверены, доктор? Так ли уж вы бессильны в этом деле?
На мгновение Клейнберг даже растерялся.
— Бессилен в чем?
— В том, чтобы помочь нам. Как говорится, не лишать нас нашего куска пирога, — пояснил Регги. — Я это к тому, что можно спасти жизнь Эдит с помощью операции, но в то же время не мешать объявить ее чудесно исцелившейся.
Только теперь Клейнберг начал понимать смысл происходящего. Британский пройдоха делал деловое предложение, склонял к торгу.
— Так значит, вы хотите, чтобы после операции я ничего о ней не говорил, а только удостоверил, что ваша жена исцелилась чудесным образом? Вы об этом меня просите?
— Ну, что-то вроде того.
— Солгать доктору Берье и всем остальным? Ничего не сказать ни о возвращении саркомы, ни о хирургической операции? Просто подтвердить, что Эдит излечилась благодаря гроту и ваннам? Ну, знаете ли, я не отличаюсь фанатической верностью клятве Гиппократа, и все же…
Регги выпрямился на стуле.
— Врачи поступают так сплошь и рядом.
Доктор Клейнберг снова покачал головой:
— Я не из тех врачей, которые так поступают. Сомневаюсь, чтобы о таком мог помыслить даже врач из числа истовых католиков. Как бы то ни было, я просто не умею врать. Боюсь, это невозможно.
Подняв глаза, Клейнберг увидел лицо Регги и ужаснулся. На этом лице лежала печать поражения и печали. Оно удивительным образом стремительно состарилось, словно это был современный Дориан Грей[34]. В сердце Клейнберга впервые шевельнулась жалость к этому человеку, и ему захотелось как-то смягчить свои слова.
— Естественно, меня касаются лишь медицинские аспекты этого дела, — произнес Клейнберг, спотыкаясь на каждом слове, — а его религиозная сторона, всякие там чудеса не по моей части. Меня одно заботит — как спасти Эдит с помощью медицины. Но если другие останутся в неведении по данному поводу и кому-то, невзирая на недомолвки, захочется объявить ее чудесно исцелившейся, то я не вижу причин этому мешать. В общем, — вдруг вырвалось у него помимо воли, — если какое-то могущественное лицо вдруг захочет настоять на том, что она исцелилась чудесным образом, то что ж, мы с доктором Дювалем мешать не станем, об операции объявлять не будем. Пусть это останется на вашей совести и совести священника, которому вы поверяете свои тайны. А я просто исчезну — вернусь в Париж, к своей работе.
Увидев для себя шанс, Регги тут же ожил:
— Но кто, кто же решится на такое заявление без вашего сертификата? Кто еще объявит Эдит чудесно исцелившейся?
— Ну, как я уже сказал, кто-нибудь из служителей церкви. Естественно, для такого дела потребуется важная персона. Неужели у вас нет знакомых в церковной иерархии?
Регги энергично закивал:
— Найдется человечек, а то и двое. Один подойдет наверняка. Это отец Рулан, самый влиятельный священник в Лурде. Он с самого начала считал, что Лурду позарез нужно, чтобы Эдит оказалась чудесно исцелившейся. И он с первого дня был на ее стороне.
— Прекрасно, теперь у вас есть возможность выяснить, будет ли он на ее стороне и впредь, — сказал Клейнберг. — Пусть Эдит поговорит с ним. Рискните. Если она расскажет отцу Рулану всю правду и тот после этого все равно будет согласен объявить о ее чудесном исцелении, то я не стану этому препятствовать и выступать с опровержениями, настаивая на том, что Эдит спасена благодаря хирургическому вмешательству. Я буду просто помалкивать.
Водянистые глазки Регги засияли.
— Вы вправду не проболтаетесь? Честное слово?
— А зачем мне болтать? Говорю же вам, дела религии меня не интересуют. Если отец Рулан, узнав, чего вы добиваетесь, закроет на это дело глаза и, сделав вид, что ничего плохого в этом нет, решится объявить исцеление Эдит чудесным, то и я закрою глаза, вернее, рот. Уж в этом можете на меня положиться.
Грузно поднявшись из-за стола, Регги начал с чувством трясти Клейнбергу руку:
— Вы хороший человек. Очень, очень хороший. Чтоб такой человек, и среди врачей… Я заставлю Эдит поговорить с отцом Руланом. Немедленно. Пусть идет исповедоваться. Точно, исповедь! Лучшего способа добиться разговора с Руланом не придумаешь. Пусть заручится его поддержкой. Чтобы было объявлено…
