Дорогой полковник Локайер-Фокс,
ваше письмо переслала мне мать. Я так же, как и вы, питаю определенный интерес к басням. Мораль басни «Лев, Лис и Осел» — сильный всегда прав. Свою басню вы могли бы снабдить сходной моралью: множество сильных всегда право, так как намек вашей истории сводится к тому, что вы забираете состояние своей жены для того, чтобы употребить его на более достойные цели, чем ваш сын — или, возможно, ваши дети — и общества вспомоществования животным. Выбор представляется мне вполне разумным, особенно если на вашем сыне в той или иной мере лежит вина за ее смерть. Я не отношусь к числу тех, кто верит, будто леопарды (или Львы) меняют окраску, а потому весьма скептически оцениваю шансы его исправления.
Из вложенных в письмо газетных вырезок для меня не совсем ясным осталось следующее: кто являлся объектом главных подозрений в смерти вашей жены? Я полагаю, что им были вы. Тем не менее, если я правильно поняла басню, ваш сын Лео — Лев, ваша жена Алиса — Ослица, а вы сами — Лис, оказавшийся свидетелем ее убийства. В таком случае почему же вы не поставили в известность полицию, а позволили распространяться сплетням и подозрениям? Или же это еще одна попытка спрятать очередную семейную ошибку, засунув в шкаф еще один фамильный скелет? У меня сложилось впечатление, что ваша стратегия сводится к лишению сына наследства, но разве не было бы обращение в суд истинным возмещением и искуплением? От каких бы психологических проблем ни страдал ваш сын, позволить, чтобы убийство сошло ему с рук, как вы понимаете, далеко не лучший выход.
Очевидно, именно на такую возможность вы намекаете в последних строках своего письма. «Но Лев сожрал Лиса и забрал и его богатства тоже». Это явно попытка предвидеть события, а отнюдь не свершившийся факт, в противном случае вы не смогли бы мне писать. Но я все-таки не могу понять, каким образом, даже признав меня своей единственной внучкой, вы измените названное предсказание в свою пользу. Боюсь, подобные действия с вашей стороны будут иметь прямо противоположный результат и приведут к тому, что ваш сын просто ускорит предсказанную вами развязку. Исходя из того, что меня совершенно не интересуют ни ваши деньги, ни деньги вашей жены — и у меня нет ни малейшего желания оспаривать их у вашего сына, — я полагаю, что гораздо целесообразнее будет решить этот вопрос с помощью вашего адвоката, Марка Анкертона, который мог бы дать вам совет, каким образом вложить деньги так, чтобы они стали недоступны вашему сыну.
Ни в коем случае не желая вас обидеть, я хотела бы подчеркнуть, что не вижу причин, по которым вам стоило бы так легко отдавать себя на «съедение», однако, с другой стороны, не понимаю, почему я должна выступать в роли прикрытия.
Особняк «Шенстед», Шенстед, Дорсет
Дорогая Нэнси,
пожалуйста, забудьте о прошлом письме. Все, что вы написали, абсолютно оправданно. Я писал в момент тяжелого уныния и слишком увлекся эмоциями, что непростительно. Я никоим образом не хотел намекать, что вам предстоит вступать с Лео в какой-то конфликт. Марк составил мое завещание таким образом, что, удовлетворив главные обязательства перед членами семьи, я передаю основную часть денег на вполне достойные филантропические цели. Теперь я полагаю, что с моей стороны было всего лишь глупой старческой причудой и гордыней пытаться не допустить ухода «фамильного серебра» из семьи.
Боюсь, из моего предыдущего письма у вас могло сложиться неверное впечатление относительно меня и Лео. Совершенно ненамеренно я представил себя в более выгодном свете, нежели его. В реальности все обстоит совсем не так. Лео очень приятный и, я бы сказал, весьма притягательный человек. Я же, напротив, довольно застенчив и в обществе часто произвожу впечатление человека высокомерного и напыщенного. До самого последнего времени я думал, что друзья воспринимают меня совсем не так, но полная изоляция, в которой я теперь нахожусь, подорвала мою уверенность. Исключение составляет лишь Марк Анкертон, знакомство с которым делает мне честь. Как оказалось, подозрения гораздо легче навлечь, чем рассеять.
Вы поставили вопрос: какую выгоду я получу от признания вас моей единственной внучкой? Никакой! Теперь я это понимаю. Подобная мысль возникла некоторое время назад, когда Алиса наконец согласилась со мной, что если мы откроем нашим детям доступ к той громадной сумме денег, которой располагаем, то принесем им еще больший вред. Тем не менее Марк считал, что Лео оспорит любое завещание, по которому крупные суммы денег передавались бы на филантропические цели. В качестве основания он, несомненно, выдвинет тот довод, что деньги являются семейным достоянием и должны перейти к следующему поколению. Он может выиграть дело, может и проиграть, однако в любом случае ему гораздо сложнее оспорить претензии законного наследника в лице внучки.
Моя жена всегда считала, что людям нужно давать шанс исправиться, и, как мне кажется, она также рассчитывала на то, что признание внучки заставит нашего сына по-новому осмыслить свое собственное будущее. Получив ваш ответ, я отказался от этого плана. Он был не более чем эгоистичной попыткой сохранить семейное имущество от распыления, и я, конечно же, самым постыдным образом не принял во внимание вашу любовь и преданность семье, которая дала вам все.
Вы прекрасная и умная молодая женщина, и у вас впереди блестящее будущее. Я желаю вам долгих лет и счастья. Если деньги вас не интересуют, дальнейшее вовлечение вас в путаницу моих семейных дел не имеет никакого смысла.
Будьте уверены в том, что мы с Марком сохраним в тайне ваше имя и местопребывание и что ни при каких обстоятельствах вы не будете фигурировать ни в каких юридических документах, касающихся нашей семьи.
Глава 6
Уверенность Марка Анкертона в том, что Джеймс Локайер-Фокс никогда бы не причинил вреда жене, подрывалась со всех сторон, и не в последнюю очередь самим Джеймсом. Вне всякого сомнения, Марк сам навязал полковнику свое присутствие на Рождество, отказавшись принять сдержанные заверения полковника, что он вполне сможет впервые за пятьдесят лет провести праздник в одиночестве. Но странная скрытность Джеймса, его неспособность поддерживать разговор в течение более чем нескольких минут крайне встревожили адвоката.
Полковник постоянно отводил от Марка глаза, боясь встретиться с ним взглядом, а руки и голос его подозрительно дрожали. За последнее время он заметно потерял в весе, что также внушало серьезную
