тревогу. Раньше полковник тщательнейшим образом заботился о своей внешности, теперь же все чаще выглядел неопрятным и неухоженным, с всклокоченными волосами, в замызганной одежде и с клочковатой серебристой щетиной на подбородке. Марка, для которого полковник всегда являлся высшим воплощением авторитета, столь разительные перемены в физическом облике и психическом состоянии просто потрясали.
Он ругал себя за то, что с августа так ни разу и не заехал к полковнику, с тех самых пор, как передал ему решение Нэнси Смит. Тогда Джеймс воспринял все довольно спокойно и попросил Марка составить завещание, по которому состояние Локайер-Фоксов делилось бы на части, при том что обоим детям достался бы только минимум от фамильной собственности. Тем не менее документ так и остался неподписанным, и Джеймс в течение нескольких месяцев сидел над черновиками завещания, явно боясь сделать тот шаг, который казался ему окончательным. Когда же Марк в телефонном разговоре попытался уточнить его замечания и опасения, то добился только раздраженного окрика: «Перестаньте мне надоедать! Я пока еще не выжил из ума. Когда придет время, я сделаю свой выбор».
Беспокойство Марка усилилось, когда за несколько недель до Рождества он обнаружил, что на телефоне в Особняке появился автоответчик, словно и без того замкнутый Джеймс решил теперь оградить себя от любых вторжений. Письма, на которые он прежде отвечал сразу же по получении, лежали без ответа в течение нескольких дней. В тех немногих случаях, когда Джеймс все-таки решал ответить на звонки Марка, его голос звучал глухо и безразлично, так, словно судьба имущества Локайер-Фоксов больше его не интересовала. Отсутствие интереса полковник объяснял усталостью. Кроме того, он посетовал, что его мучает бессонница. Раз или два Марк спросил, не слишком ли он подавлен последними событиями, но реакцией на вопрос Анкертона была чуть ли не смертельная обида.
— Со мной все в полном порядке, особенно с моей психикой! — отвечал Джеймс, однако в тоне его слышалось возбуждение, заставляющее думать, что именно психологических проблем он и боится.
Конечно, Марк их тоже боялся, поэтому так настаивал на визите. Он охарактеризовал симптомы Джеймса одному своему другу-врачу в Лондоне, и тот сказал, что они очень похожи на симптомы либо сильнейшей депрессии, либо посттравматического стресса. Нормальная реакция на невыносимую ситуацию: избегание социальных контактов, нежелание принять на себя ответственность, постоянное беспокойство, бессонница, переживания из-за своей неспособности справиться с проблемами, в общем, состояние тревоги и напряжения, и точка! «Сам подумай, — говорил Марку друг. — Любой человек в таком возрасте впал бы в депрессию и страдал бы от одиночества, если бы у него умерла жена, а если его к тому же подозревают в убийстве и даже допрашивали… Мы имеем дело с отсроченными последствиями сильного шока. А была ли у бедняги возможность просто по-человечески погоревать?»
Марк приехал накануне Рождества, вооружившись оптимизмом и небольшими дозами антидепрессантов для поднятия настроения. Он готовился встретить человека, погруженного в печаль, но именно печали он и не нашел. Разговоры об Алисе вызвали у Джеймса только раздражение.
Во время беседы у него вырвалось:
— Она мертва. Зачем пытаться воскрешать умерших?
В другой раз полковник сказал:
— Ей бы следовало самой разобраться со своим имуществом. Зачем было оставлять эту обузу мне? Чистейшей воды трусость. Ну дали мы Лео шанс, а что толку?
Вопрос о Генри, престарелом псе Алисы, вызвал столь же резкий ответ:
— Умер от старости. К счастью для него. Все рыскал по дому, пытался ее найти.
К празднику Марк привез с собой корзину с продуктами от «Хэрродс». Его друг врач предупредил, что люди в состоянии депрессии почти ничего не едят. Он понял, насколько прав был его знакомый, когда открыл холодильник, чтобы положить туда фазана, гусиную печенку и шампанское. Неудивительно, что старик так потерял в весе, думал он, рассматривая пустые полки. Морозильная установка в буфетной была полна мясом и замороженными овощами; судя по толстому слою намерзшего льда, большую часть продуктов положила еще Алиса. Заявив, что ему нужны хлеб, картофель и молочные продукты, Марк поехал в магазин «Теско» в Дорчестере, стараясь успеть, пока он не закрылся на праздники, и запасся всем необходимым: моющим средством, отбеливателем, шампунем, мылом и бритвенными принадлежностями.
За работу он принялся с энтузиазмом. Вначале отскребал, мыл и дезинфицировал все на кухне, вычистил выложенный плитами пол. Джеймс следовал за ним по пятам, подобно раздраженной осе, запирая двери тех комнат, которые он хотел сохранить от вторжения Марка. На все вопросы старик отвечал уклончиво. Приходит ли Вера Доусон убирать в Особняке? «Она выжила из ума и ленива». Когда он в последний раз по-настоящему обедал? «Последнее время я трачу не слишком много энергии». Присматривают ли за ним соседи? «Я предпочитаю одиночество». Почему он не отвечал на письма? «Крайне утомительно ходить до почтового ящика». Не думал ли он найти замену Генри, чтобы иметь предлог для прогулок? «От животных только одни хлопоты». Не одиноко ли жить в таком большом доме? Молчание.
С регулярными промежутками в библиотеке звонил телефон. Джеймс не обращал на звонки ни малейшего внимания, хотя тихое жужжание голосов, оставлявших сообщения, доносилось и сквозь запертую дверь. Марк обратил внимание, что второй аппарат, стоявший в гостиной, отключен; когда он попытался его включить, старик решительно его остановил.
— Я пока еще не слепой и не идиот, Марк, — сказал он резко, — и мне бы хотелось, чтобы вы прекратили обращаться со мной, как с жертвой болезни Альцгеймера. Разве я прихожу к вам в дом и начинаю наводить в нем свои порядки? Конечно, нет. Мне никогда бы в голову не пришло подобное хамство. Поэтому я прошу вас вести себя в моем доме подобающим образом.
Марк почувствовал, что с ним разговаривает тот полковник, которого он когда-то знал, и сразу же откликнулся на требование.
— Я бы не стал нарушать заведенный вами порядок, если бы понимал, что происходит, — сказал он, указывая большим пальцем в библиотеку. — Почему вы не отвечаете на телефонные звонки?
— Не хочу.
— Но это могут быть важные звонки.
Джеймс отрицательно покачал головой.
— У меня создалось впечатление, что звонит один и тот же человек… А люди звонят так часто только тогда, когда хотят сообщить нечто срочное, — возразил Марк, выгребая золу из камина. — По крайней мере позвольте мне убедиться, что звонят не мне. Я на всякий случай оставил ваш номер телефона родителям.
Лицо полковника покраснело от гнева.
— Вы слишком много себе позволяете, Марк. Должен ли я напоминать вам, что вас сюда никто не приглашал?
Молодой человек разжег огонь в камине.
— Я беспокоился за вас, — сказал он спокойно. — И теперь, находясь здесь, беспокоюсь еще сильнее. Конечно, вы можете считать меня навязчивым наглецом, Джеймс, но зачем же грубить? Я с удовольствием перееду в гостиницу — после того как удостоверюсь, что у вас здесь все в порядке. Ради Бога, скажите, Вера убирает в доме? Когда вы в последний раз топили камин? Вы что, тоже хотите умереть от переохлаждения, как и Алиса?
Все замечания были встречены гробовым молчанием, и Марк повернул голову, чтобы посмотреть, как полковник реагирует на его слова.
— О Боже! — Заметив в глазах старика слезы, он встал и сочувственно коснулся руки Джеймса. — Послушайте, любому рано или поздно приходится переживать депрессию. Здесь нечего стыдиться. Может, вам стоит побеседовать с врачом? Есть масса способов преодолеть это состояние… Я привез вам несколько брошюр, и везде говорится, что самое бессмысленное — пытаться одолеть депрессию молча.
Джеймс отдернул руку.
— Вы так настойчиво пытаетесь убедить меня, что я психически нездоров, — пробормотал полковник. — Зачем? Вы что, говорили с Лео?
— Нет, — удивленно произнес Марк. — Последний раз я беседовал с ним еще до похорон. — Он в недоумении покачал головой. — Какая разница, говорил я с ним или нет? Вас все равно нельзя признать недееспособным только на основании депрессии… Но даже если бы такой вердикт и был вынесен, все
