Скульпторша

драматическим последствиям. А у Олив были более существенные причины для того, чтобы разозлиться. Если их сравнивать с тем, с чем мне приходилось сталкиваться до того дня.

Роз нагнулась и раскрыла свой кейс.

— Вот здесь у меня имеется копия ее заявления. — Она передала листки Хэлу и терпеливо ждала, пока он прочитает их до конца.

— Не понимаю ваших проблем, — наконец, признался он. — По-моему, она все ясно здесь объясняет. Она рассердилась, ударила их обеих, а потом не знала, куда ей деть тела.

— Да, именно так она и говорит, я согласна, но это еще не означает, что все, сказанное Олив, является правдой. Есть, например, одна очевидная ложь в ее заявлении, а, может, и больше. — Роз постучала по столу карандашом. — Вот тут, в начале, Олив утверждает, будто у нее с матерью и сестрой никогда не было близких отношений, но это опровергают все, с кем мне уже удалось поговорить. Все в один голос убеждают меня в том, что Олив была исключительно предана своей сестре.

Хэл снова нахмурил лоб.

— В чем же она еще лжет?

Роз наклонилась над текстом и нашла нужные строки.

— Вот тут она говорит, будто достала зеркальце и держала его у губ матери и сестры, чтобы посмотреть, появится ли на нем туман. Далее следует, что зеркало осталось чистым, и тогда она продолжила расчленение тел. — Роз перевернула страницу. — А вот тут, если верить патологоанатому, ясно говорится, что миссис Мартин оказывала сопротивление преступнику как раз перед тем, как ей было перерезано горло. Олив в своем заявлении об этом даже не упоминает.

Хэл покачал головой.

— Это ни о чем не говорит. Может быть, она хотела приукрасить все событие из-за запоздалого чувства стыда или была настолько поражена случившимся, что какие-то детали стерлись в ее памяти.

— А как же ложь насчет того, что она не была дружна с Эмбер? Это можно как-нибудь объяснить?

— Я должен что-то объяснять? Ее признание было абсолютно добровольным. Мы даже заставили ее подождать, пока не прибудет адвокат, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что со стороны полиции не было применено никакого давления. — Он осушил свой бокал. — Неужели ты хочешь попытаться доказать мне, что невинная женщина станет признаваться в подобном преступлении?

— Но это случалось и до нее.

— Только после долгих дней полицейского расследования и бесконечных допросов. И даже в этих случаях, когда дело доходит до суда, они отрицают все то, что было сказано в заявлении, уверяя суд и присяжных в своей невиновности. Олив не поступила так. — Хэл сам заинтересовался этой темой и не заметил, как начал увлекаться. — Поверь мне на слово, она так радовалась, что скинет всю тяжесть содеянного со своей груди, что не могла дождаться, когда же ей разрешат сделать заявление.

— А как все это происходило? Это было в форме монолога или же вам пришлось задавать ей наводящие вопросы?

Он заложил руки за голову и переплел пальцы.

— Ну, если только она сильно не изменилась за последнее время, ты, наверное, и сама успела убедиться в том, что из нее не так-то просто выудить хоть кусочек информации. — Он вопросительно склонил голову набок: — Нам пришлось самим задавать ей вопросы, но она отвечала весьма охотно. — Хэл задумался. — Большей частью она просто сидела на стуле и смотрела на нас так, словно хотела запечатлеть в памяти наши лица. Если говорить начистоту, то я живу в страхе, ожидая того дня, когда она выйдет на свободу и сделает со мной то же самое, что совершила когда-то с собственной семьей.

— Буквально пять минут назад ты убеждал меня в том, что она — сравнительно симпатичный человек.

Он почесал подбородок.

— Сравнительно симпатичный для тебя, — поправил Хэл. — Но ведь ты ожидала увидеть настоящее чудовище, потому тебе трудно было оставаться объективной.

Но Роз на этот раз не поддалась на обман. Вместо этого она достала из кейса магнитофон и положила его на стол перед собой.

— Можно мне записать нашу беседу?

— Я даже пока не дал своего согласия на эту беседу. — Хэл резко поднялся со стула и наполнил чайник водой. — Знаешь, что было бы лучше всего сделать? — добавил он через секунду. — Позвони сержанту Виатту. Он тоже там присутствовал, когда Олив делала заявление, и до сих пор служит в полиции. Кофе хочешь?

— Если можно. — Она молча наблюдала, как он выбрал темную арабику и насыпал перемолотый порошок в кофейник. — Мне было бы приятней поговорить с тобой, — ровным голосом произнесла журналистка. — Полицейских, как известно, трудно застичь на рабочем месте, да еще заставить пожертвовать своим временем. Могут пройти недели, прежде чем я договорюсь с ним о встрече. Кстати, я не собираюсь упоминать о тебе в книге или цитировать твою речь. Ты можешь сам перечитать готовую рукопись, если, конечно, дело дойдет до этого. — Она неестественно рассмеялась. — То, что ты мне расскажешь, может заставить меня поменять свое мнение насчет книги.

Хэл взглянул на собеседницу, рассеянно почесал грудь через рубашку, и только потом, видимо, пришел к какому-то решению.

— Хорошо. Я расскажу все то, что помню, но тебе придется все это еще раз проверить. Прошло слишком много времени, а я не могу полностью полагаться на свою память. С какого момента мне лучше начать?

— Когда раздался ее телефонный звонок в полицейский участок.

Хэл подождал, когда закипит чайник, наполнил кофейник горячей водой и поставил его на стол. — Это был не срочный звонок в полицию «999». Она нашла номер по справочнику и позвонила прямо в участок. — Он покачал головой, вспоминая все подробности того дня. — Все началось как какой-то глупый розыгрыш, потому что дежурный сержант не мог взять в толк, что же голос на другом конце телефонного провода пытается ему сообщить.

* * *

Хэл уже надевал куртку: его смена закончилась, и он собирался домой. В этот самый момент к нему и подошел дежурный сержант с листком бумаги, на котором был записан какой-то адрес.

— Сделай мне одолжение, Хэл, проверь вот этот адресок по дороге домой. Это на Левен- роуд, ты почти проезжаешь мимо. Какая-то сумасшедшая женщина орала мне в трубку, что у нее на кухонном полу валяются какие-то цыплячьи ноги, что ли. — Он скорчил недовольную гримасу. — И она требует, чтобы полицейские убрали их. — Тут сержант ухмыльнулся. — Полагаю, она строгая вегетарианка. А ты у нас специалист по различным блюдам. Выясни, что там у нее случилось, ладно? Вот и отлично, молодец.

Хоксли подозрительно взглянул на коллегу.

— Там действительно потребуется что-то улаживать? Это не розыгрыш?

— Не знаю. Честное скаутское. — Он снова хихикнул. — Скорее всего, у этой дамы не все в порядке с головой. Такими сейчас весь город кишит. Бедняжки! Вот что получается, когда правительство решает выкинуть всех психов из больниц и вернуть в родные дома. Сделай все так, как она просит, иначе эта дуреха будет названивать всю ночь. Тебе на это понадобится пять минут, не больше.

Дверь открыла Олив Мартин. Глаза у нее покраснели от слез. От девушки сильно пахло потом. Она осунулась и сгорбилась, как будто от отчаяния. Ее мешковатая футболка и такие же бесформенные штаны были здорово перепачканы кровью, словно кто-то пытался изобразить на ткани абстрактную картину. Но Хэл только мимолетно взглянул на ее одежду. Да и почему он должен был внимательно рассматривать ее? У него не было никаких дурных предчувствий. Он даже не подозревал, какой ужас ждал его впереди.

— Сержант Хоксли, — представился Хэл и ободряюще улыбнулся, предъявляя Олив свои документы. — Это вы звонили в полицейский участок?