— Полагаю, вы Филипп Каммерсон? — ледяным тоном спросила она.
— Каммерсон?
— Вы сын Каммерсонов? Иначе что вы здесь делаете?
Он смотрел на нее своими серыми глазами, и уголки его губ подергивались в улыбке.
— Я здесь живу, — объяснил Филипп.
— Вижу. Но Каммерсоны могли и спросить, прежде чем поселять в дом жильца. Где ваши родители?
— В Борнмуте.
— В Борнмуте? Ужас какой-то! Почему они вдруг отправились в Борнмут и оставили дом без присмотра, чтобы кто угодно мог… — Внезапно Джейн переменила тактику. — Я и не знала, что у Каммерсонов есть дети. Не помню, чтобы я видела вас в доме.
— На каникулах я жил в основном у бабушки с дедушкой.
— Вы учились в интернате?
— Конечно.
— Не знаю, сколько платил им папа, но, должно быть, он проявлял излишнюю щедрость, раз они могли позволить себе отправить вас в интернат. Боюсь, если бы папа узнал, что у них есть сын, ваши родители лишились бы места.
— Почему?
— И вы еще спрашиваете? Естественно, что мать прежде всего заботится о своем ребенке. А работа по дому требует полной отдачи сил. Неудивительно, что они оставляли вас у родственников.
— А теперь вы хотите, чтобы я покинул дом?
Джейн гордо вскинула голову:
— Почему это? Но, надеюсь, ваши родители вернутся. Не думаете же вы, что я сама буду заниматься домом? Вы умеете готовить?
— Конечно, но…
— Если они оставили вас присматривать за коттеджем, значит, на вас можно положиться. Иначе бы они не имели права покинуть дом.
— Конечно нет, но…
— Вы получили мою телеграмму?
— Телеграмму?
— Да. Вы ведь знаете, что это такое? Разумеется, вы ее получили! Иначе не оставили бы нам бутерброды и кофе. Спасибо, конечно, но…
— Нет!
С горестным воплем Филипп бросился вниз по лестнице.
— Эй! — крикнула Джейн. — Немедленно вернитесь! Куда вы? Я еще не закончила.
Но Филипп не обращал на нее внимания. Мы услышали, как его тапочки прошлепали по коридору в кухню. Нам оставалось только последовать за ним.
Филипп, не веря своим глазам, глядел на пустой термос:
— Мой завтрак!
— Ваш?
— Конечно, мой! Для кого еще я мог его приготовить? По утрам ужасно хочется есть. Я всегда готовлю завтрак с вечера. Это экономит время.
Мы с Джейн переглянулись. Смятение на ее всегда спокойном лице показалось мне смешным, и я расхохоталась. Джейн была в ярости. Но я продолжала хохотать, и Филипп вторил мне, пока Джейн не залепила ему пощечину.
Она собиралась ударить и меня, но, увидев лицо Филиппа, я сама замолчала.
— Простите. Мы подумали, что кофе и бутерброды оставили нам.
Филипп пробежал рукой по волосам, потом коснулся щеки, и выражение его глаз вдруг стало нежным.
— Я еще не проснулся как следует, мисс…
— Джейн Хейстингз, — тихо прошептала я.
— Можно подумать, он не знает! — с насмешкой в голосе воскликнула Джейн.
На лице Филиппа отразилось такое смущение, что я не могла поверить, будто он притворяется, в чем, без сомнения, была убеждена Джейн.
— Давайте внесем ясность, — предложил он. — Назовите хотя бы одну причину, по которой я должен был перед сном оставить для вас тарелку с бутербродами и кофе.
Джейн топнула ногой, но не добилась нужного эффекта, поскольку на ней были мягкие тапочки.
— Вы получили мою телеграмму?
— Телеграмма… — В серых глазах мелькнуло озарение. — Вспомнил! Да, я получил телеграмму.
— Вы ее читали?
По губам Филиппа скользнула легкая улыбка.
— Нет.
— Можно узнать почему?
— Конечно. Когда посыльный принес телеграмму, я попросил положить ее на стол, потому что у меня были грязные руки. Я менял колесо. Должно быть, ее сдуло ветром. Совершенно позабыл о телеграмме.
Джейн посмотрела на часы — все в драгоценных камнях, которые стоили, наверное, целое состояние. Я бы не посмела надеть такие дома.
— Считайте, что я наняла вас на должность слуги, — произнесла она. — Уже половина десятого. Обед должен быть готов к часу. Купите все, что нужно, но, если опоздаете, мне придется нанимать новых слуг. Я не потерплю беспорядка. Бренда мне сказала, что в доме почти нет еды. Одевайтесь и идите в магазин. Я оставлю на кухне деньги.
Джейн развернулась и величественным шагом покинула кухню. Ее пеньюар развевался, словно крылья, а аромат духов витал в воздухе еще долго после того, как она закрылась в ванной.
Филипп стоял неподвижно, глядя на то место, где только что была Джейн, и по его красивому лицу блуждала довольно глупая улыбка. Меня затошнило. Я почувствовала себя очень старой и несчастной. Наверное, Филиппу было лет двадцать пять. Я уже поставила крест на мужчинах, но все равно мне было его жаль. Он прочно попался к Джейн на крючок. Он выглядел таким растерянным, что, кажется, даже не замечал моего присутствия.
— Может, помочь вам сделать покупки? — наконец предложила я. Если он сейчас же не пойдет в магазин, Джейн разозлится, а мне не хотелось, чтобы это опять вызвало у нее приступ головной боли.
Филипп вновь коснулся рукой щеки, растерянно покачал головой и медленно пошел наверх. Этот жест напомнил мне о несправедливо побитой собаке. Не думаю, чтобы он вообще слышал меня.
Поэтому я не стала дожидаться, пока Джейн выйдет из ванной, и, не желая попадаться ей на глаза, отправилась на прогулку.
Рыбаки в гавани странно глядели на меня — видимо, потому, что я была чужой в этих краях. Возможно, они спорили, захочу ли я выйти на экскурсию в море на рыбачьей лодке. Вообще-то я люблю море, но для рыбалки слишком чувствительна.
Откуда-то с набережной долетел запах рыбы и жареной картошки, и только тут я поняла, насколько сильно проголодалась. Мой завтрак состоял всего лишь из одной чашки чаю. И если мне хочется есть после бутербродов Филиппа, то каково ему? О Джейн я не беспокоилась. Она никогда не завтракает и вообще встает поздно.
Я зашла в лавку зеленщика, чтобы купить яблок. Покупателей не было, но в глубине дома раздавались голоса и смех. Я уже собиралась постучать по прилавку, потому что не желала тратить на ожидание бесценные минуты, в которые можно было наслаждаться солнцем и прохладным морским ветром.
Но моя рука повисла в воздухе, когда я услышала голос Филиппа:
— Только попробуйте что-нибудь сказать, и я вам покажу…
Вслед за этими словами раздался взрыв смеха, и я с ужасом поняла, что Филипп рассказывает зеленщику о Джейн.
