Он резко рванул черную рубашку, пуговицы оторвались от ткани и разлетелись по полу. Обнаруженный бронежилет стал сюрпризом. Да, это привычное дело, но кто подумает об оном, собираясь превратить собственный череп в пиньяту[123]?
Неуверенный в том, на что именно он смотрел, Исаак расстегнул липучки жилета…
— Срань… Господня… — Он наклонился ближе, чтобы убедиться, что зрение его не обманывает.
Живот парня был изрыт глубокими шрамами, которые образовывали некий узор, и когда Джим, бросив взгляд, пошел по второму кругу проклятий, Исаак продолжил быстрый обыск. Мобильный, который он отложил в сторону. Бумажник с сотней долларов и без удостоверения личности. Патроны. В ботинках ничего кроме самих ног и носков.
Переступив через тело, он направился на кухню за мусорным ведром. Как раз вытаскивая его из шкафа и гадая, как много конечностей в него поместится, он услышал шаги позади себя. Очевидно, зрители пошли следом, но, блин, да ладно вам. Хватит разговоров, им нужно действовать. Гри была заперта в том долбаном шкафу, наверху, и он должен все вычистить, прежде чем выпустить ее…
— Ты солгал.
Замерев, Исаак повернул голову. Гри стояла по другую сторону кухонного острова, дверь в погреб как раз захлопнулась позади нее. Как, черт возьми, она… Дерьмо, там вероятно есть потайная лестница, ведущая в погреб. Ему следовало догадаться, что было несколько путей к отступлению.
Смотря на него, Гри была белой как бумажное полотенце и тряслась с головы до пят.
— Ты никогда не собирался давать показания. Верно?
Он покачал головой, не зная, что сказать, и прекрасно помня, что лежало посреди ее холла. Ситуация окончательно вышла из-под контроля.
— Гри…
— Ты ублюдок. Ты, лживый уб… — Внезапно, она посмотрела за его плечо. — Ты… — Она указала на Джима, который появился в арочном проеме. — Ты был в моей комнате, прошлой ночью. Не так ли?
Странное выражение мелькнуло на лице Джима, что-то вроде «е-мае». Но потом он просто пожал плечами и взглянул на Исаака.
— Я не позволю тебе сдаться.
— Твоя новая песня начинает играть мне на нервы, — выплюнул Исаак, бросив идею с корзиной, и остановившись на бесформенных мешках Хефти.
Болтовня, все вокруг что-то болтали… и все обращались к нему. Но ему было плевать. Он еще в детстве преуспел в селективной глухоте, и, какая неожиданность, он совсем не потерял старый навык.
Исаак заглянул под раковину, решив, что там самое удачное место для хранения мусорных пакетов… бинго. Он достал парочку вместе с веником и совком, которые не переживут отведенную им работу.
Боже, он жалел, что не было под рукой ножовочной пилы. Но может, с веревкой они смогут компактно упаковать ублюдка и вынести из дома, как потрепанный чемодан.
— Останься с ней, — велел он ее отцу. — И держи ее здесь, пока…
— Я видела, как это произошло. — Когда Исаак застыл, она смерила его взглядом. — Я видела, как он сделал это.
Последовала долгая, безмолвная пауза, будто Гри разрушила планы всех мужчин разом.
Она покачала головой.
— Исаак, почему ты вообще притворился, что согласен?
Гри смотрела на него, и доверие исчезло из ее взгляда. На его место пришел холодный оценивающий взор, каким, по мнению Исаака, ученые в лаборатории рассматривали бактерии в чашке Петри.
Он не станет говорить с ней, менять оставленное о себе мнение. И, может, это было к лучшему. Им все равно нечего делать вместе… и это не говоря о его непревзойденном мастерстве, достигнутом в ремесле убийства.
Исаак включил внутреннюю Веселую служанку[124] и направился в коридор.
— Мне нужно убрать тело.
— Не смей поворачиваться ко мне спиной, — рявкнула она.
Он услышал приближение Гри, будто она намеревалась покричать на него еще, поэтому он резко остановился у арочного проема и развернулся. Когда она заскользила по полу, чтобы не врезаться в него, Исаак пригвоздил ее взглядом.
— Оставайся здесь. Я не хочу, чтобы ты видела…
— Катись. К дьяволу. — Она протиснулась мимо него, шагая пока… — О… Боже… — Она подавилась словом, ее рука накрыла рот.
Бинго, мрачно подумал он.
К счастью, подключился ее отец, подскочив к девушке и осторожно развернув ее.
Ругая себя и всю свою жизнь, Исаак пересек коридор, намереваясь позаботиться о проблеме сильнее, чем когда-либо… но его решительность взяла тайм-аут, когда он подошел к телу.
В руке трупа был телефон, и аппарат отправлял сообщение; на маленьком экране было изображение конверта, снова и снова уплывавшего в почтовый ящик.
Окей. Самое время дать автобусу задний ход: обыкновеееенно, парни без лобной доли не могут протянуть руку и послать что-то по Т-мобайл.
Появилась маленькая отметка, свидетельствующая об отправке сообщения.
— Исаак, тебе понадобится кое-что большее, чем совок для мусора, чтобы разобраться с этим.
Услышав голос Джима, он посмотрел через плечо. И пару раз моргнул. Мужчина стоял в темной части коридора, далеко от света, льющегося из кабинета и библиотеки… но он светился, сияние окружало его с головы до пят.
Сердце Исаака пару раз подпрыгнуло в грудной клетке. А потом, казалось, учащенно забилось.
Несколько раз, когда он был на поле боя, посреди задания, дела шли совсем погано: он считал, что знает приметы и ресурсы цели, слабости и защитные оболочки, но только собравшись двинуться на объект, ландшафт менялся, будто кто-то бросал атомную бомбу посреди города твоих планов. Оружие давало осечку. Возможные свидетели портили временные расчеты. Цель уходила из поля выстрела.
И нужно было быстро менять планы, в чем Исаак преуспел. Черт, та видео игра, на которой он ненамеренно тренировался, полностью открыла его разум к быстрой смене стратегии.
Но это дерьмо выходило за пределы его опыта. Далеко.
И это было до того, как Джим достал длинный кинжал… сделанный из хрусталя.
— Ты позволишь мне разобраться с этим. Исаак, отойди от тела.
Глава 40
Матиас провел слишком много времени в каменных объятиях церкви. И когда он наконец заставил себя уйти, то думал, что провел там около часа, но увидев положение солнца на небе, осознал, что потратил все утро и часть дня.
Но он остался бы там дольше, если бы мог.
Он едва ли был религиозным человеком, но под галереей из грязного стекла, перед величественным алтарем он обрел шокирующий и редкий покой. Даже сейчас, когда разум твердил, что все это чушь собачья, что церковь — всего лишь обыкновенное здание, и что в связи с сильной усталостью он мог поехать в Дисней и уснуть даже там, его сердце знало правду.
Боль ушла. Вскоре после того, как он сел на ту скамью, боль в левой руке и груди исчезла.
— Неважно, — громко сказал он, садясь в машину. — Неважно, неважно…
Возвращение в игру казалось чем-то необходимым, была в этом стремлении приятная, колющая нотка, словно он расчесывал рану. На каком-то уровне, его пленило то, что он нашел в церкви, но работа, дела, сам стиль его жизни был водоворотом, затягивающим на самое дно, и у него не было сил противиться потоку.
Все же… может, была золотая середина, подумал он, вспомнив об Исааке Росе. Может, Матиас
