— Это я, — сказал он грубо.
Войдя в комнату, он принес собой поднос. Что-то болталось у него на плече. Спортивная сумка.
— Не возражаешь, если я зажгу свет?
— Привет… —
Несколько свечей зажглись, повинуясь его желанию, и она сощурилась в ярком сиянии.
— Я принес кое-какие вещи из твоего дома. — Он поставил поднос с едой на прикроватный столик и открыл сумку. — Твою одежду и парку. Бутылочку шампуня, которая стояла у тебя в душе. Щетку. Туфли. Носки, чтобы у тебя ноги не мерзли. Твой дневник — не беспокойся, я не читал его.
— Я бы удивилась, если бы ты его прочитал. Ты заслуживаешь большего доверия.
— Нет, я неграмотный.
Ее глаза расширились.
— В любом случае, — его голос был резким как линия его челюсти. — Я просто подумал, что ты бы хотела иметь под рукой кое-какие вещи.
Он поставил сумку на кровать рядом с ней, а она лишь молча сидела, не сводя с него глаз, пока — от избытка эмоций — не потянулась к его руке. Он отпрянул, и она, покраснев, посмотрела на содержимое сумки.
Боже… она так боялась собственных вещей. Особенно дневника.
Но оказалось, что это не так уж и страшно — вытащить свой любимый красный свитер, поднести его к лицу и вдохнуть аромат духов, которыми она пользовалась. И… да, щетка, ее щетка, та самая, которую она так любила — с широкой квадратной головкой и металлической щетиной. Она взяла шампунь, открыла крышку и вдохнула. Ааааах… «Biolage»[52]. Совсем непохож на тот, которым ее заставлял пользоваться лессер.
— Спасибо, — сказала она дрожащим голосом, беря в руки дневник. — Спасибо тебе большое.
Она погладила кожаную обложку дневника. Она не будет открывать его. Не сейчас. Но скоро…
Она подняла глаза на Зейдиста.
— Ты можешь… Ты можешь свозить меня домой?
— Да, могу.
— Я боюсь туда ехать, но, вероятно, должна.
— Просто скажи мне, когда решишь.
Собрав все свое мужество в кулак, она поняла, что пришло время сделать самый первый шаг на пути к возвращению в прежнюю жизнь.
— Сегодня вечером, когда сядет солнце. Я хочу поехать сегодня.
— Хорошо. Так и сделаем. — Он указал на поднос. — Теперь ешь.
Не обратив внимания на еду, она наблюдала за тем, как он вошел в гардеробную, чтобы разоружиться. Со своим оружием он обращался очень осторожно, тщательно проверял его, и ей стало интересно: где он был… что он делал. Хотя руки его были чистыми, на предплечье виднелась черная кровь.
Он убивал сегодня.
Наверное, она должна была чувствовать радость от того, что какого-то лессера не стало. Но когда Зейдист шел в ванную с парой спортивных брюк, переброшенных через руку, ее больше интересовало его здоровье и благополучие.
И еще… его тело. Он двигался как зверь, в лучшем понимании этого слова: скрытая сила заключалась в его плавных движениях. Сексуальное желание, шевельнувшееся в ней, когда она увидела его в первый раз, снова дало о себе знать. Она хотела его.
Когда дверь ванной захлопнулась, и послышался звук бегущей воды, она потерла глаза, решив, что, видимо, выжила из ума. Этот мужчина видел угрозу в простом прикосновении к своей руке. Неужели она, и правда, думает, что сможет разделить с ним постель?
Недовольная собой, она взглянула на еду. Это был цыпленок с травами, жареная картошка и кабачок. Стакан воды и бокал белого вина, два светло-зеленых яблока Грэнни Смит и кусок морковного пирога. Она взяла вилку и проткнула цыпленка. Она хотела съесть все, что было на подносе, только потому, что он оказался достаточно заботлив, чтобы принести это ей.
Когда Зейдист вышел из ванной в одних нейлоновых тренировочных штанах, она замерла и уставилась на него. Свет свечей отливал на кольцах в его сосках, падал на тугие мышцы рук и живота. Кроме шрама в форме звезды, обозначавшего его принадлежность к Братству, на обнаженной груди виднелась свежая царапина и синяк.
— Ты ранен?
Он подошел ближе и осмотрел тарелку.
— Ты мало съела.
Она не ответила, потому что взгляд ее опустился до выпирающих бедренных костей над низкой талией штанов. Боже… еще немного ниже, и она смогла бы увидеть все.
Внезапно она вспомнила, как он отчаянно пытался отмыть себя, думая, что он грязный. Сглотнув, она в очередной раз спросила себя, что же сделали с ним, каким сексуальным истязаниям подвергали? Желание к нему казалось… неуместным. Навязчивым. Хотя это и не меняло ее чувств.
— Я не очень голодна, — прошептала она.
Он подтолкнул поднос ближе к ней.
— Поешь в любом случае.
Когда она снова принялась за цыпленка, он взял оба зеленых яблока и ушел в другой конец комнаты. Откусил от одного, сел на пол, скрестив ноги и опустив глаза. Одна рука легла ладонью на живот, пока он жевал.
— Ты поел внизу? — Спросила она.
Он покачал головой, снова впиваясь зубами в яблоко: сочный хруст разнесся по комнате.
— Это весь твой ужин? — Он пожал плечами, и она пробормотала. — И ты приказываешь мне есть?
— Да, приказываю. Так почему бы тебе не вернуться к этому занятию, женщина?
— Тебе не нравится цыпленок?
— Мне не нравится еда. — Он не поднимал глаз, но голос его стал настойчивее. — Теперь ешь.
— Почему тебе не нравится еда?
— Не могу ей доверять. — Коротко ответил он. — Если ты не сделал ее сам и не можешь видеть ее целиком, откуда тебе знать, что в нее положили?
— С какой стати кто-то стал бы портить…
— Я разве не упоминал, как я не люблю разговоров?
— Ты поспишь сегодня со мной?
Она выпалила просьбу, решив, что лучше получить ответ сейчас, перед тем, как он окончательно закроется от нее.
Его брови чуть сдвинулись.
— Ты, правда, этого хочешь?
— Да, хочу.
— Тогда, да.
Пока он объедал яблоки, а она вычищала свою тарелку, в комнате стояла тишина: не совсем непринужденная, но напряжения в ней тоже не чувствовалось. Доев морковный пирог, она пошла в ванную, чтобы почистить зубы. Когда она вернулась, он приканчивал клыками последнее яблоко, выбирая оставшиеся кусочки мякоти.
Она не могла себе представить, как при такой диете ему хватало сил на драки. Ему, конечно, стоило есть больше.
У нее было такое ощущение, что ей нужно что-то сказать ему, но вместо этого она лишь забралась под одеяло и, свернувшись, стала ждать его. Минуты текли одна за другой, но он все еще с хирургической точностью объедал яблоко — напряжение стало невыносимым.
«Хватит», — подумала она. Ей действительно стоило бы пойти в другое место. Она использовала его,
