«Нечестно, — хотелось завопить Джону. — Это нечестно».
— Думаешь, Тору бы это понравилось?
Джон поднялся с пола, пополз к стойке, глядя вверх на Рофа.
«Не произноси это имя, — сказал он одним движением рта. — Не произноси это имя».
Из ниоткуда в висках взметнулись боль. Затем в голове он услышал голос Рофа, повторяющий имя «Тормент» снова, и снова, и снова. Зажав уши руками, он споткнулся, упал на колени, пятясь назад.
Роф следовал за ним, произнося имя все громче, пока не начал кричать, сотрясая стены. Затем Джон увидел лицо, лицо Тора, так ясно, словно тот стоял прямо перед ним. Темно-синие глаза. Темные волосы, подстриженные коротко, по-военному. Жесткое лицо.
Джон открыл рот и начал кричать. Звук не шел, но он не сдавался, пока рыдания не охватили его. Душевная боль затопила все: он скучал по единственному отцу, которого знал. Закрыв глаза и втянув голову в плечи, он плакал.
А потом все закончилось. Его разум замолчал. Видение исчезло.
Его обхватили сильные руки.
Джон опять начал кричать, объятый мукой, а не гневом. Он ухватился за огромные плечи Рофа. Он хотел лишь, чтобы боль прекратилась… Он хотел, чтобы боль, что была в нем, те воспоминания, которые он пытался похоронить глубоко, ушли. Он был изранен страданиями от жизненных потерь, трагедий, обстоятельств, внутри него ничего осталось, кроме кровоподтеков.
— Черт… — Роф осторожно укачивал его. — Все в порядке, сынок. Проклятье.
Глава 32
Марисса вылезла из Мерседеса, затем нырнула обратно.
— Ты можешь подождать, Фритц? Я потом хочу поехать в арендуемый дом.
— Конечно, госпожа.
Она обернулась и посмотрела на черный вход в клинику Хэйверса, гадая, позволит ли он ей войти.
— Марисса.
Она обернулась:
— О… Бутч. — И побежала к Эскалейду. — Я так рада, что ты позвонил мне. Ты в порядке? А они?
— Да. Их сейчас обследуют.
— А ты?
— В порядке. Все отлично. Хотя я решил подождать на улице, потому что… ну ты понимаешь.
Да, Хэйверс не особо обрадуется, увидев его. Как и ее, наверное.
Марисса снова посмотрела в сторону черного входа.
— Мать и ребенок… они не смогут вернуться домой после этого, так ведь?
— Ни в коем случае. Лессеры знают о доме, так что это небезопасно. И, честно говоря, нечего им там делать.
— Что по поводу хеллрена женщины?
— О нем… позаботились.
Боже, она не должна была чувствовать облегчение от чужой смерти, но все равно чувствовала. По крайней мере, когда она думала о Бутче на боле битвы.
— Я люблю тебя, — сказала она. — Вот почему я не хочу, чтобы ты участвовал в боевых действиях. Если я потеряю тебя, моя жизнь закончится.
Его глаза распахнулись шире, и она поняла, как давно они не говорили о любви. Но теперь это будет правилом номер один. Она ненавидела дневные часы вдали от него, ненавидела расстояния между ними. И она не была намерена продолжать в том же духе.
Бутч шагнул ближе, протянув руки к ее лицу.
— Боже, Марисса… ты не представляешь, что значит слышать от тебя эти слова. Мне нужно знать это. Я должен это чувствовать.
Он нежно поцеловал ее, шепча слова любви. Она задрожала, но он держал ее с большой осторожностью. Между ними все еще возникали неловкие моменты, но сейчас они не имели никакого значения. Ей просто необходимо было воссоединиться с ним.
Когда он немного отступил назад, она сказала:
— Я собираюсь войти внутрь, ты подождешь меня? Я хочу показать тебе свой новый дом.
Он осторожно провел пальцем по ее щеке. И хотя его глаза были полны грусти, он сказал:
— Да, подожду. Я хочу посмотреть, где ты будешь жить.
— Я недолго.
Она снова поцеловала его, а затем отправилась к входу в клинику. Марисса почувствовала себя незваным гостем, хотя к ее удивлению все же прошла внутрь без скандала. Но она знала: это ни в коем случае не значит, что все пройдет гладко. Спускаясь вниз в лифте, она теребила распущенные волосы, ужасно нервничая из-за предстоящей встречи с Хэйверсом. Устроит ли он сцену?
Когда она вошла в зал ожидания, медицинский персонал уже знал, зачем она здесь, и ее провели в комнату пациентки. Она постучала в дверь и замерла.
Хэйверс оторвался от разговора с девочкой в гипсе, его лицо застыло. Казалось, забыв, о чем говорил, он поправил очки, потом откашлялся, стараясь прочистить горло.
— Ты пришла! — вскрикнула девочка, увидев Мариссу.
— Привет, — сказала она, подняв руку.
— Прошу меня извинить, — промямлил Хэйверс в сторону матери. — Я подготовлю ваши документы на выписку. Но, как я уже сказал, вам не следует торопиться.
Марисса посмотрел на брата, подошедшего к ней, и подумала: признает ли он вообще ее присутствие? И он признал. Его взгляд стрельнул по ее брюкам, и он поморщился.
— Марисса.
— Хэйверс.
— Ты… хорошо выглядишь.
Довольно вежливо. Но он лишь хотел сказать, что она выглядит по-другому. И он это не одобрял.
— Я в порядке.
— Прошу меня извинить.
И он ушел, не дождавшись ответа — гнев сжал ей горло, но она не позволила гневным словам сорваться с языка. Вместо этого она подошла к кровати и села. Потом взяла ручку маленькой девочки, и попыталась хоть что-то сказать, но звонкий детский голосок раздался первым:
— Мой отец умер, — сказал ребенок. — Мамэн испугана. И нам будет негде спать, если мы уйдем отсюда.
Марисса закрыла глаза, и быстро поблагодарила дорогую Деву-Летописицу: по крайней мере, она знает решение хоть одной из этих проблем.
Она посмотрела на мать.
— Я точно знаю, куда вам пойти. И я вас туда отвезу в ближайшее время.
Мать затрясла головой.
— У нас нет денег.
— Но я могу оплатить аренду, — сказала девочка, держа в руках своего рваного тигра. Она развязала шов на спине, засунула внутрь руку и вынула блюдце желаний.
— Это ведь золото, правда? Так что, это деньги… да?
Марисса глубоко вздохнула, приказав себе не плакать.
— Нет, это мой подарок тебе. И не надо никакой арендной платы. Дом пустой. Нужно, чтобы в нем жили люди.
