— Но… ты же был прав. — От того, с каким усилием далась ей эта фраза, она получилось какой-то скомканной. — Он хотел отомстить тебе.
— Ш-ш… — снова принялся успокаивать ее Зик. — Я знаю, что был прав. Я этого не забуду. А вот ты должна все забыть. Забудь. Забудь это все.
Пальцами она по-прежнему крепко сжимала кисть другой руки, опустив обе руки вниз и прижавшись всем телом к нему. Накрыв ее руку своей, он нежно взял ее за запястье, слегка надавив, повернул к свету и принялся рассматривать.
— Что он тебе сделал, Челси? — пробормотал он. Она снова покачала головой.
— Ничего. Ничего особенного. Ничего.
— Черт побери, если он сделал тебе больно, я…
Но, пристально поглядев на ее запястье, Зик запнулся, и от неподдельного удивления у него вырвался глубокий вздох. Большим пальцем он дотронулся до частой сети давнишних шрамов, покрывавших ее руку. Начинаясь с внутренней стороны запястья, у основания большого пальца, они шли дальше, к ладони.
Медленно, все еще не в силах опомниться от изумления, он повернул вторую ее руку ладонью вверх. Здесь повторилось то же самое, старые шрамы зарубцевались и поблекли, но были все еще заметны даже в тусклом, рассеянном свете, падавшем от фонаря, висевшего над входом в дом.
В голове у Зика крутилось с десяток вопросов, но он чувствовал, что задавать их ни к чему. Внезапно перед его мысленным взором отчетливо, словно отражение, проецируемое на экран, возник образ Челси, сидящей в джипе с прижатыми к ветровому стеклу руками, и он сразу все понял.
— Разбитое стекло, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. — Ты сунула руку в разбитое окно, да?
Подняв голову, он посмотрел на нее и поймал устремленный на него взгляд широко раскрытых, доверчивых глаз.
— Да.
Сжав обе ее руки в своей, он наклонил голову и, закрыв на секунду глаза, с усилием выговорил:
— Ты что, пыталась спасти родителей, Челси? Когда случился пожар?
Она не ответила. Да и не нужно было ничего отвечать. Зик и так знал, каким будет ответ. Он еще крепче прижал ее к себе, спрятав ее руки у себя на груди.
После непродолжительного молчания она заговорила тихим голосом, отчетливо произнося слова:
— Когда окно разбилось, пламя разгорелось еще сильнее. Потому что из окна потянуло сквозняком. Я ничего не знала… ни о пожарах… ни о воздушных потоках. Когда приехала пожарная команда, было уже слишком поздно. Они так и не смогли проникнуть в дом.
Глубокая, непреходящая грусть, сквозившая в воспоминаниях Челси, тронула Зика до глубины души. Он попытался что-то сказать, но дыхание перехватило, и он промолчал. На какое-то время густой вечерний туман плотно окутал и скрыл все вокруг — слышалось только глубокое, прерывистое дыхание Зика, прижимавшего Челси к себе и ощущавшего, как сказанное ею постепенно складывается у него в голове в более или менее полную картину.
— Тогда ты и начала играть на рояле? — наконец спросил он.
Она кивнула.
— Рэй меня уговорил. Мне не хотелось общаться только с врачами или психоаналитиками. Я была слишком… — Она повела плечами, и это еле заметное движение он почувствовал, держа ее в объятиях. — Так можно было упражнять руки. Ну, а потом это увлечение переросло в нечто большее.
Стиснув зубы, Зик попытался заглушить невольное чувство протеста. Тогда ей было восемь лет. Только восемь. Еще и в помине не было обласканной, избалованной примадонны, а сколько дней и ночей он провел, стараясь убедить себя в том, что такова она и есть на самом деле.
Маленькая девочка без родителей, винившая себя в том, что осталась в живых, а они погибли, выучившаяся играть на рояле только для того, чтобы обрести цель в жизни.
На секунду Зик запрокинул голову и, подняв глаза, уставился в туманную темную ночь, мысленно представляя себе жест, который вырывался у нее всякий раз, когда она пыталась протянуть руку, — еле заметное, невольное движение руки, которое он отвергал так часто, что в конце концов она перестала это делать. На мгновение, полное острого, мучительного раскаяния, его пронзила такая жгучая, леденящая боль, что ему показалось, будто его чем-то ударили.
Молча, словно прося прощения, он поднес руку Челси к губам и поцеловал сеть шрамов у края ладони.
Она замерла в его объятиях, не шевелясь, по всему ее телу прошла дрожь, потом, выпростав руку, она погладила Зика по щеке и прижала к ней ладонь.
— Я не заслуживаю твоего доверия, Челси.
— Нет, — отчетливо сказала она. — Это мне решать, не тебе.
Рука ее была теплая, мягкая и нежная, но Зику почудилось, что под этой мягкостью скрывается глубокое, бесповоротное женское упорство. Накрыв своей рукой ее руку с тыльной стороны, он пристально, взволнованно посмотрел на нее и поймал устремленный на него ответный взгляд.
— Челси, ты же не знаешь, что…
Покачав головой, она прижала пальцы к его губам, и он увидел, что в глазах у нее заблестели слезы.
— Нет. Это ты не знаешь.
Он никогда раньше не видел ее плачущей. Ни тогда, когда она проснулась среди ночи, мучимая кошмаром, ни днем позже, когда ей угрожали, ни тогда, когда она рассказывала ему о родителях.
— Чего я не знаю? — спросил он срывающимся от волнения голосом.
Не ответив, она дотронулась до его лица, коснувшись кончиками пальцев того места, где его ударили.
— Проводишь меня домой? — с серьезным видом спросила она. Ее глаза по-прежнему блестели чуть больше обычного, а губы изогнулись в неожиданно смелой улыбке.
Он все понял и почувствовал, что от его сопротивления не осталось и следа. У него не было выбора. Отвергнуть ее приглашение для него так же невозможно, как перестать дышать.
Чуть шевельнувшись, она прижалась к нему, охваченная волнением. В этом движении не было и намека на желание соблазнить его, но у Зика вырвался нечленораздельный стон, в котором слышалось томившее его вожделение. Восхитительное сочетание чувственности и отзывчивой чужой души, которое она собой являла, бесконечно влекло его к себе, лишая способности контролировать свое поведение. Почувствовав это, она провела рукой по его щеке и сильнее прижалась к нему, и он позабыл обо всем на свете.
Он встал с колен, увлекая ее за собой, и, повернувшись, они вместе направились к входной двери.
Свет, отбрасываемый висевшим над входом фонарем, длинным прямоугольником отражался на полированном полу гостиной в квартире Челси, отчасти затмеваемый тенями, падавшими от их тел, прильнувших друг к другу, после того как, отперев входную дверь, Зик пропустил ее вперед и вошел следом. Дверь за ними захлопнулась со слабым стуком, приглушенным их дыханием и участившимся биением сердец. Прямоугольник света исчез, и со всех сторон их обступила кромешная тьма.
На плечах у нее лежала теплая, сильная рука Зика, сообщавшая ей уверенность и спокойствие. Она почувствовала, как он повернул к ней голову, глядя на нее сбоку и пытаясь понять, о чем она думает. Потом, не говоря ни слова, он взял ее на руки, пронес через погруженную во мрак гостиную и опустил на восточный ковер, лежавший перед камином.
Камин, который когда-то работал, был снабжен обогревателем, выполненным в виде чугунного орнамента. Бережно, словно хрупкий сосуд, опустив ее на ковер, он наклонился к камину и принялся возиться со старомодными на вид выключателями, которые помещались сбоку от вытяжной трубы.
Вскоре кругом заструилось тепло, которое, к ее радости, обволакивало все тело, несмотря на то что до этого она вроде бы и не ощущала холода. В слабом отсвете, отбрасываемом камином, она перехватила его потемневший взгляд, в котором читалась такая решительность, что по спине у нее побежали мурашки.
Присев перед ней на корточки и не сводя с нее глаз, он стал перебирать ее волосы, потом нагнулся и прижался губами к ее губам.
