чувство это казалось давно прошедшим. Он знал, но никак не мог ощутить, что на помосте лежит его наследник. Его единственный сын. Мертв.
Позднее, когда померк закат, царь Гарнелис размышлял над доской для игры в метрарх. Собственно, следующий ход был очевиден. Царь двинул золотую башню через всю паутину на дальний край доски, и объявил победу.
– Государь, едва ли я могу соперничать с вашим мастерством, – нервно прошептал его противник, молодой новобранец. – Желаете ли еще партию?
– Да, сыграем еще. Ты достойный противник, Трионис.
Игра затягивала Гарнелиса, и отказаться от этого ощущения царь не мог. Светловолосый юноша дрожащими пальцами принялся заново расставлять фигуры двумя противостоящими дугами – янтарной и лазуритовой. Башня, солнце, звезда, три луны, жрец, жрица, змей, воины на крохотных конях… Тишину в палате нарушали лишь стук фигур по доске да дыхание самого Гарнелиса.
Покой взорвали голоса за дверью, невнятные, смутные.
– Ваше величество – ее величество царица Мабриана! – возгласил прислужник.
Гарнелис слышал, как вошла его супруга, но глаз с доски не сводил. Он не желал думать ни о чем ином, как о расположении фигур на перекрестьях паутины. Трионис поднял взгляд, вскочил на ноги, поклонился.
– Сядь! – прикрикнул на него Гарнелис. – Твой ход.
– Государь! – Покраснев от стыда, юноша шлепнулся обратно.
– Дорогой мой, – прошептала Мабриана.
Гарнелис смолчал.
Царица подошла поближе. Желтые шелковые юбки шуршали по полу.
– Дорогой мой, – прошептала она. – Я пришла увидать тело нашего сына. Не отошлешь ли этого юношу?
Царь медленно поднял взгляд. Черные ленты были нашиты на ее юбку, черным и серебряным кантом отделаны корсет и широкие рукава. Седые волосы собраны под украшенную опалами сетку. Лицо ее, покрасневшее от рыданий, было однако, спокойно. Прирожденное достоинство не позволило царице выйти на люди, прежде чем иссякнут слезы.
– Я играю. Посмотреть на труп тебе никто не запретит.
Мабриана воззрилась на него, задохнувшись, и боль в ее глазах промелькнула так быстро, что Гарнелис едва заметил ее.
– Я желаю поговорить с тобой наедине.
– Все, что ты можешь сказать, может быть сказано при этом слуге или при любом другом.
Тонкая, изящная шея дрогнула, когда царица сглотнула.
– Пусть будет так. Я не желаю спорить с тобой ни при наших подданных, ни при нашем сыне.
В дальнем конце палат вокруг помоста с телом Галеманта выставили двенадцать толстых белых свечей на высоких подставках. Их пламя сплетало смутный кокон, сдерживающий тьму. Мабриана вступила в этот мрачный круг, и тени потянулись от ее пальцев, когда она протянула руку к лицу сына.
Рука новобранца, двинувшая вперед одну из лун, тряслась. Гарнелис знал, что юноша напуган и смущен, но почему-то не сочувствовал ему. Синие и золотые фигуры плясали перед глазами. Мабриана помолчала немного, а, когда заговорила, голос ее готов был сорваться.
– Когда ты услыхал, что он мертв? Ты знал прежде, чем они принесли тело?
Царь вздохнул.
– Да. Мне сообщили за несколько часов до того, как доставили тело.
– Ты не сказал мне, – прошептала она.
Гарнелис не ответил.
– Как ты мог смолчать? – вскричала Мабриана.
– А как я мог сказать?! – воскликнул царь.
Он двинул вперед свою жрицу, сметая с доски луну Триониса.
Долгое молчание.
– Он хотя бы с нами, – прошептала Мабриана, словно бы разговаривая с собой. – Мы хотя бы знаем точно. Не как с Гелананфией. Мне все мерещится, как ее тело носит по морскому дну, и волосы колышутся, как водоросли, и рыбы объедают ее плоть, и морские змеи оплетают тело. Я не могу думать о том, как она погибла, и не могу перестать.
– Мабриана! – Он хотел, чтобы царица умолкла.
– Галемант этого не перенес. Вряд ли он смог бы. Но он хотя бы здесь. Я могу видеть его, коснуться и знать, что это не сон. Как он умер?
– В бою. От меча. Мне говорили, что он не мучился..
И снова молчание.
–
Гарнелис вскочил. Трионис и Мабриана оба воззрились на него, ожидая, как он поступит дальше, будто
