вниз. Это ты сама смотришь на себя свысока. Никто не думает «бедная, несчастная Кэт Кайли». Никто, кроме тебя самой.
— Ложь!
— Разве? Ты так уверена, что тебя все хотят обидеть, что торопишься удрать первой. Прошлого не изменить, Кэт, но можно изменить будущее. Если захотеть. Но ты слишком боишься. Спроси себя, Кэтлин, кого ты больше боишься, меня или себя?
Повисла долгая пауза. И дело было не в обиде. Дело было в том, что он прав. Абсолютно.
— Я хочу, чтобы ты ушел. Сейчас же.
Не отрывая от нее взгляда, Джей Пи поднялся.
— Если я сейчас уйду, Кэт, то никогда больше не вернусь.
О, Господи! Если бы взять все обратно, каждое обидное слово, попросить прощения! Если бы не гордость и страх…
Кэт молча смотрела, как Джей Пи решительными шагами идет к двери.
— Я не понимаю тебя, Кайли, — бросил он на прощание.
Здесь они сходились — она и сама себя не понимала. Глядя, как уходит Джей Пи Харрингтон, она чувствовала, что готова разрыдаться.
Глава двенадцатая
Он не позвонил ей, и Кэт знала, что не позвонит. Джей Пи был гордым человеком; но весь ужас ситуации заключался в том, что теперь она нуждалась в нем, как никогда. К тому же ее вдруг поразила мысль, что у нее нет близких друзей. Она всегда была слишком озабочена тем, чтобы никого не подпустить близко к своей душе, и вот теперь получила то, чего так упорно добивалась, — она была одинока, абсолютно одинока.
Кэтлин! При виде дочери Франсин просияла, вытирая фартуком потрескавшиеся руки.
— Ты привезла свою награду? Не могу поверить. Я всегда знала, что, если ты уедешь отсюда, удача повернется к тебе лицом.
Удача…
— Ма, мне нужно поговорить с тобой.
— Это статуэтка или памятная пластинка? Знаешь, я помню, когда моя акварель заняла первое место… Старая история, но это, должно быть, в генах…
Кэт больше не могла сдерживаться.
— Ма, я беременна…
Франсин Кайли не упала в обморок. И не закричала. Даже глазом не моргнула. Она только охнула, и в этом возгласе не было упрека. Слишком привыкла к несчастьям, горько подумала Кэт.
— Мне очень жаль, ма. Я знаю, что разочаровала тебя. Я и сама в себе разочаровалась.
И неожиданно для себя самой Кэт разрыдалась.
— Кэтлин, — ласково сказала Франсин. Проводив ее до кресла, она обняла своего ребенка. — Кэтлин, не плачь, пожалуйста. Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
От этих слов слезы хлынули еще сильнее.
Нет, похоже, едой дела не решить. Как и церковью. Франсин села рядом с дочерью, утешая.
— Кто он? Как его зовут?
— Джексон Пирс Харрингтон. — Все еще плача, Кэт издала неуверенный смешок. — Если ты можешь в это поверить.
— Ты еще не сказала Джексону Пирсу Харрингтону об этом?
— Нет. — Кэт выразительно покачала головой. — И не собираюсь.
— Кэтлин…
— Ma, я не могу. Неужели ты не видишь? Я не хочу заполучить его таким образом. И ты, и все остальные должны это понимать.
— Он любит тебя, Кэтлин?
— Я… — Кэт запнулась. Перед глазами вновь встало его лицо, в ту последнюю ночь, в его квартире; его спокойные серые глаза в сиянии свечей; его слова о том, что это был не просто секс. — Кажется, да.
— А ты любишь его?
— Я… не знаю. Я боюсь, ма. Я никогда не хотела любить кого-то.
— Хотеть и делать — разные вещи. — Франсин взяла ее за руку. — Я понимаю, это смешно, Кэтлин, но обычно, когда твой отец начинал кричать, ты была единственной, кто противостоял ему. Даже когда ты была крошечной, ты защищала других детей; ты даже, Господи, прости, защищала меня. И стыд за это останется со мной до конца жизни.
— Это не твоя…
Франсин подняла руку.
— Дай мне договорить. На этот раз я скажу то, что должна сказать.
Это прозвучало довольно властно, необычно властно, и Кэт замолчала.
— И я всегда знала, Кэтлин, что ты очень боялась.
Услышав эти слова, дочь замерла.
— Да, Кэтлин. Всегда знала. Понимаешь, именно это и сделало из тебя такого хорошего художника. Ты чувствуешь все очень глубоко — и любовь, и страх.
— Ma…
— Ты — не я, Кэтлин, никогда не была мною и никогда не будешь. Не оглядывайся назад. Иди вперед.
— Ma… — у Кэт опять брызнули слезы.
— На что бы ты ни решилась, Кэтлин, я с тобой.
Для Франсин Кайли это было сродни провозглашению независимости. И кто, как не дочь, мог оценить это.
Кэт утерла слезы.
— Я люблю тебя, ма.
— Ты хорошая девочка, Кэтлин Мойра. — Мать похлопала ее по влажной щеке. — Всегда была и всегда будешь.
Что-то неправильно. Даже за тысячу миль, даже в центре военной зоны Джей Пи чувствовал, знал это. Он вновь и вновь прокручивал в уме последний разговор с Кэт — и все равно что-то не складывалось.
Было ясно, что она чего-то испугалась. Чем сильнее она пугалась, тем яростнее набрасывалась на него. Так было всегда. И то, что она узнала у врача, привело ее в ужас.
Вряд ли это паразиты. Тогда что? Он ломал голову, зная, что она никогда не скажет ему правды.
Главное правило журналиста — искать источник информации. Он забыл об этом, и сейчас его вдруг осенило — ему нужен телефон.
Не спрашивая, он дернул трубку из руки Пола Коллинза, отчего австралиец потерял дар речи.
— Ты в уме?
— Нет. — Джей Пи спокойно заговорил в трубку: — Алло, база? Это Харрингтон. Окажите мне любезность. Большую. Мне нужно связаться с офисом одного врача в Нью-Йорке.
Коллеги за его спиной обменялись удивленными взглядами.
— Что за дьявольщина? — сдержанно прошептал британец.
Даже невозмутимый Пол покачал головой.
— Провалиться мне, если я знаю!
Джей Пи повернулся к коллегам.
