пружину. Моя идея состояла в том, чтобы заняться подводной охотой в Спрингфилдском водохранилище. Ловить рыбу в нем запрещено, и ее там прорва. Марио вызвался мне помочь, но для того, чтобы управляться с насосами и воздушным шлангом, когда я буду под водой, требовались двое помощников. Птаха пообещал к нам присоединиться. В свою очередь мне пришлось обещать ему помочь в его сумасшедшей затее с махолетом.
Пташка взял за основу одну из своих моделей, которая летала чуть приличнее прочих, и сделал ее размером с человека. У нее были огромные крылья с ременными петлями для рук, каждое — в длину больше восьми футов, с чем-то вроде закрылок, которые поворачивались вертикально, когда крыло шло вверх, и горизонтально — когда вниз. Вся эта штуковина была устроена так, что при каждом замахе крылья как бы проворачивались вперед при помощи коленчатого вала. Как объяснил Пташка, для того, чтобы хоть чуть- чуть приподняться, нужно поймать крыльями воздух.
Пташка смастерил для нее алюминиевый каркас, обшитый тонкими листами алюминия, в механизме же в основном были использованы велосипедные детали. Он провозился с ней в школьной механической мастерской часов сто. Не знаю, где он взял алюминий, ведь его продавали по талонам, потому что из него делали самолеты для этой чертовой войны. А еще Пташка нашел где-то кусок парашютного шелка и пришил его между штанинами брюк, которые надевал, когда летал на этом махолете. Когда он раздвигал ноги, получался хвост, как у голубя.
Я примерил эти чудовищные крылья и с трудом сумел ими взмахнуть. Пташка завел себе интересное приспособление на заднем дворе: кладет доску на козлы, на которых пилят дрова, ложится на нее и упражняется, будто летает. Год тренировок не прошел для него зря. Он мог махать этими крыльями и вообще удерживать их на весу более пяти минут. Еще он ложился на спину, привешивал на концы этих крыльев пятифунтовые гири — и снова махал. Он рассчитал, что пять фунтов на концах крыльев дают двадцать фунтов давления в средней части крыла, и утверждал, что это дает ему сорок фунтов «махательной силы», не знаю уж, что это у него там означало. Свое хитроумное изобретение он называл орнитоптером. Сперва я подумал, что он это слово выдумал сам, но потом я заглянул в словарь, и оно в нем было. Там говорилось, что орнитоптер — это любой летательный аппарат, сконструированный таким образом, чтобы подъемную и двигательную силу ему обеспечивали взмахи крыльев. Кто бы мог подумать? В этих словарях можно найти подходящее слово для чего угодно.
Но я настаиваю на том, чтобы сперва опробовать мой шлем. Опасаюсь, что могу влипнуть еще в какую-нибудь историю вроде той, с газгольдером, после которой он опять слиняет на какое-то время в больницу. Даже пытаюсь отговорить его от этой безумной затеи, но Пташку трудно от чего-нибудь отговорить. Он говорит, что и сам подумывал спрыгнуть с чего-нибудь вроде газгольдера, но ему требуется набрать скорость, прежде чем он сможет взлететь.
Его план состоит в том, чтобы я разгонял велосипед, в то время как он будет стоять на эдакой хитрой штуке, которую он соорудил перед рулем. Потом, по его сигналу, я резко торможу, и он взлетает. Всему этому предстоит произойти на свалке, в той ее старой части, куда уже давно ничего не привозят. Там навалена огромная мусорная куча высотой тридцать или сорок футов, как раз на берегу протекающей там речушки. Наконец до меня доходит, что ему потребуется что-то не очень жесткое, куда он сможет упасть. Он говорит, крылья могут соскользнуть, если расстегнутся две пряжки. Я знаю, под водой он может задержать дыхание почти навечно, так что я наверняка успею спуститься и выудить его из воды.
Выходит по-моему, и он соглашается опробовать сперва мой шлем. В один из вечеров мы грузим шлем, насосы и все остальное на велосипеды и отправляемся к водохранилищу.
Уже темнеет, когда мы с помощью заранее припасенного куска проволоки устраиваем короткое замыкание на ограде, через которую пропущен электрический ток, и начинаем перелезать. У меня под брюками плавки, а к лодыжкам я привязал шпагатом тяжелые гайки для водопроводных труб, чтобы удерживаться под водой вертикально. Над оградой идет колючая проволока, так что мы перебрасываем через нее джутовые мешки. Пташка залезает наверх первый, потом я подсаживаю Марио, причем с такой силой, что он сваливается на другой стороне. Я подаю то, что мы привезли с собой, наверх Пташке, а он бросает вниз, и Марио ловит. Потом пробираемся к водохранилищу. На берегу растет несколько деревьев, где мы сможем спрятать насос так, что, когда он начнет работать, из сторожки у дамбы его не будет видно. Что касается меня, то я намерен просто съехать в воду вниз по крутому берегу водохранилища, и никто меня не увидит.
Мы подготавливаем насосы и протягиваем воздушный шланг. Я снимаю одежду и надеваю шлем. Кажется, я начинаю жалеть, что все это затеял. Марио и Пташка на пробу запускают насосы, и я убеждаюсь, что воздух идет хорошо. К поясу у меня привязана веревка, чтобы я мог подать сигнал, если в случае чего меня нужно будет вытаскивать. Еще у меня есть электрический фонарик, я его загерметизировал и смогу освещать им себе путь под водой.
Я захожу в воду — она оказывается ледяной. И я писаю в самую чистую питьевую воду, какую только можно найти вокруг Филадельфии. Берег водохранилища скользкий от зеленого мха. А на какой глубине я найду в нем это чертово дно, я и понятия не имею. Съезжаю на заднице вниз и чувствую, что поступающего в шлем воздуха мне не хватает. Попав в холодную воду, я испытал такой шок, что мне теперь трудно справиться с дыханием. Все никак не могу отдышаться. Стекло перед моими глазами запотело, ничего не видно. Не хочу включать фонарик, пока не уйду под воду поглубже. Если сторож увидит свет, нам от него достанется.
Через стекло шлема я вижу, как вода поднимается все выше, — и вот я погрузился. Начинаю сомневаться, сумею ли я потом вскарабкаться на скользкий берег водохранилища. Чувствую, как меня охватывает паника. И какого черта мне вообще взбрела в голову эта дурацкая идея — разгуливать под водой и охотиться на рыб. Если бы я не знал, что за мной наблюдают Марио и Пташка, я бы тут же рванул наверх, подальше отсюда. Пытаюсь сделать несколько медленных глубоких вдохов. Ну что ж, нужно зайти подальше, тогда шлем уйдет под воду полностью. Ноги скользят, я съезжаю еще ниже. Чувствую, как ноги уходят в мягкий холодный ил чуть не по колено. Включаю фонарь, но все, что я вижу, — это только расплывчатое пятно. Какая тут подводная охота. Мне едва удается справляться с то и дело подкатывающими приступами паники. Делаю еще несколько шагов — ил доходит до самых колен. Потом что-то случается, я даже не могу понять, что произошло: шлем в полном порядке, воздушные пузырьки поднимаются из-под его нижнего края, воздуха мне хватает, все превосходно — но я чувствую, что мне просто необходимо его снять.
Я избавляюсь от шлема и дергаю за веревку. Срываю его прежде, чем понимаю, что действительно нахожусь под водой и не знаю, на какой глубине. За веревку меня никто не вытаскивает. И я не уверен, в какой стороне берег. Мне даже не приходит в голову самому ухватиться за веревку и заняться своим спасением. Я совершенно дурею. Бросаю фонарик и пытаюсь всплыть на поверхность. И не могу этого сделать из-за привязанного к ногам груза и засосавшего их ила. Делаю глубокий вдох, и мои легкие наполняются водой; я задыхаюсь, чувствую, что тону, и тут Марио с Пташкой начинают меня вытаскивать. Они тянут меня наискось и вверх по крутому берегу водохранилища, как пойманную на крючок рыбу.
Воздух кажется замечательно теплым, и как хорошо, что он не жидкий. Вижу склонившихся надо мной Марио с Пташкой. Я лежу вытянувшись, меня трясет, и я все не могу отдышаться. Господи, как хорошо быть живым. Пташка наклоняется ко мне вплотную.
— Что произошло, Эл? Он дал течь?
Я киваю. Не могу на него взглянуть. А теперь передо мной Марио.
— Все хорошо, Эл?
Я снова киваю. Марио начинает вытаскивать из воды шлем. Пташка отвязывает веревку от моего пояса; узел затянулся, когда меня тянули вверх по этому чертовому откосу, отвесному, как стена, и мне от этого не вздохнуть. Марио смотрит на воду.
— Смотри-ка, фонарь все еще там горит.
— Забудь. Пусть горит, пока батарейка не сядет, черт бы его побрал.
Птаха разбирает насосную установку.
— Что произошло, Эл?
Я смотрю на него. Он поверит всему, чему угодно. Он так и хочет поверить.
— В шлем стала просачиваться вода. Она поднималась и дошла до рта, а затем до носа и выше. Я скинул его и попробовал всплыть, но не мог сдвинуться с места: эти гребаные фитинги тянули меня вниз, а
