грязи. Прикрывшись пледом, я открыл ворота усадьбы, бегом вернулся в машину и, одолев слякотную аллею, выехал на гравийную дорожку. В Хандредс-Холле так поздно я еще не бывал, и дом меня заворожил: казалось, его нечеткие контуры истекают в быстро темнеющее небо. Дождь уже лил как из ведра; я припустил к крыльцу и дернул дверной звонок. Никто не откликнулся. Шляпа потихоньку обвисала мне на уши. Дабы не утонуть, я толкнул незапертую дверь и вошел без приглашения.
Дом тотчас продемонстрировал свой фокус: я оказался в совершенно ином мире. За дверью глухо барабанил дождь, а в вестибюле под мягким электрическим светом матово сиял натертый мраморный пол. На подставках стояли вазы с поздними розами и темно-золотистыми хризантемами. Второй этаж тонул в сумраке, а третий вместе с лестницей скрывался в глубокой тени; стеклянный купол еще удерживал последние отблески вечернего света и казался огромным прозрачным диском, подвешенным во мраке. Стояла мертвая тишина. Я снял промокшую шляпу, стряхнул капли с пальто и прошел на середину сияющего вестибюля, где, задрав голову, с минуту разглядывал купол.
Левым коридором я добрался до малой гостиной, где никого не нашел, хотя там было тепло и горел свет. Заметив яркую световую полосу из открытой двери зала, я направился дальше. Залаял Плут, услышавший мои шаги, и через секунду он уже скакал передо мной, предлагая поиграть. Следом донесся чуть напряженный голос Каролины:
— Это ты, Родди?
— Нет, всего лишь доктор Фарадей, — смутился я. — Ничего, что я вошел без спросу? Я слишком рано?
Послышался смех:
— Вовсе нет, это мы ужасно припозднились. Входите! Я не могу к вам выйти.
Каролина стояла на стремянке возле стены. Ослепленный ярким светом, я не сразу понял, что она делает. Зал произвел неслабое впечатление еще в тот раз, когда в нем царил полумрак, а мебель пряталась под чехлами, нынче же все изящные диваны и кресла были расчехлены, а люстра — вероятно, одна из тех, что наградили Бетти волдырями, — пылала, словно топка. Вместе с лампами поменьше свою лепту в иллюминацию вносили золоченые орнаменты и зеркала, но более всего — неувядаемо яркие желтые стены.
— Ничего, скоро глаза привыкнут. — Каролина заметила, что я щурюсь. — Пожалуйста, снимайте пальто и налейте себе выпить. Мама еще одевается, Род все решает какую-то проблему на ферме, а вот я почти закончила.
Теперь я понял, чем она занята: кнопками пришпиливает к стенам отставшие куски обоев. Я хотел помочь, но она уже воткнула последнюю кнопку; тогда я придержал стремянку и подал ей руку. Приподняв подол, Каролина осторожно спустилась. Она была в синем шифоновом платье, серебристых перчатках и туфлях; на виске волосы ее прихватывала заколка с фальшивыми бриллиантами. Честно говоря, старое платье ей совсем не шло. Низкий вырез открывал жилистую шею и выпирающие ключицы, лиф был слишком тесен для ее большой груди. Она слегка притемнила веки и подрумянила щеки; губы в красной помаде казались пугающе толстыми. Я подумал, насколько привлекательней и органичней она была бы с чистым лицом, в старой бесформенной юбке и трикотажной блузке. Впрочем, безжалостный свет подчеркивал и мои недостатки.
— Чудесно выглядите, — сказал я, помогая ей сойти со стремянки.
Ее нарумяненные щеки слегка потемнели. Не глядя на меня, Каролина заговорила с псом:
— И ведь он еще не выпил! Вообрази, какой красавицей я предстану через донышко стакана!
Она явно была не в своей тарелке, но я приписал это волнению из-за предстоящего вечера. В стене глухо крякнула невидимая проволока, когда Каролина дернула звонок, вызывая Бетти. Затем она подвела меня к буфету, где выстроились старинные хрустальные бокалы; по нынешним временам выбор напитков был впечатляющий: херес, джин, итальянский вермут, горькая настойка и лимонад. Моим вкладом стал ром, полбутылки которого я принес с собой. Мы налили себе по глотку, но тут явилась принаряженная Бетти: манжеты, воротничок и фартук сверкали ослепительной белизной, накрахмаленный оборчатый чепец походил на вафлю сливочного мороженого. На кухне она готовила сэндвичи, и вид ее был слегка встрепанный. Каролина велела убрать стремянку. Бетти неловко ее подхватила, но в спешке недооценила тяжесть лесенки и через пару шагов грохнула ее на пол.
Мы вздрогнули, пес залаял.
— Молчи, дурак! — прикрикнула Каролина, а затем рявкнула на служанку: — Ну что еще такое?
— Ничего! — Бетти тряхнула головой, пытаясь поправить сползший на глаза чепец. — Она сама из рук выпрыгнула. У вас тут все пошаливает.
— Что за дурь!
— Никакая не дурь!
— Ладно, все хорошо, ничего не сломалось, — спокойно сказал я, помогая Бетти ловчее ухватить стремянку. — Удержишь?
Девочка ожгла Каролину злобным взглядом и молча потащила лестницу, на пороге едва не столкнувшись с миссис Айрес.
— Что за шум? — спросила та, входя в комнату. — Боже мой, вы уже здесь, доктор Фарадей! Какой вы нарядный! Воображаю, что вы о нас думаете!
Придав лицу светское выражение, она протянула мне руку. В темном шелковом платье миссис Айрес походила на элегантную вдовствующую француженку. Голову ее покрывала черная кружевная шаль наподобие мантильи, у горла застегнутая камеей.
— Какой резкий свет, не правда ли? — Миссис Айрес сощурилась на люстру. — Раньше он не казался таким ярким… или глаза были моложе… Каролина, ну-ка, покажись, дорогая.
После инцидента со стремянкой Каролина еще больше зажалась. Приняв позу манекена, она сказала ломким неестественным голосом:
— Сойдет? Я знаю, что не отвечаю твоим высоким требованиям.
— Что за чепуха! Ты прекрасно выглядишь. — Тон миссис Айрес напомнил мне неискреннюю лесть Анны. — Только поддерни перчатки… вот так хорошо… Родерик не появлялся? Чего он канителится… Все утро ворчал, что смокинг стал широковат. Я говорю, радуйся, что он вообще есть… Благодарю вас, доктор Фарадей, мне, пожалуйста, херес. — Рассеянно улыбаясь, она взяла стакан. — Знаете, у нас так давно не было приемов, и я слегка нервничаю.
— Ничуть не заметно, — сказал я.
Она не слушала:
— Мне было бы спокойнее, если б мой сын был рядом. По-моему, иногда он забывает, кто здесь хозяин.
В том-то и дело, что он каждую секунду помнит об этом, подумал я и заметил, что Каролина явно думает о том же. Взгляд миссис Айрес беспокойно рыскал по комнате. Лишь пригубив херес, она отставила стакан и подошла к буфету, озабоченная тем, что бутылок выставлено слишком мало. Затем она проверила сигареты и одну за другой опробовала настольные зажигалки. Пыхнувший дымом камин тоже дал повод для волнения: дымоход не прочищен, дрова сырые.
Однако времени на замену поленьев уже не осталось. В коридоре раздалось гулкое эхо голосов, и на пороге возникли первые настоящие гости: Билл и Хелен Десмонд, с которыми я был немного знаком, мистер и миссис Росситер, которых я знал лишь визуально, и пожилая вековуха мисс Дабни. Ради экономии горючего они приехали вместе, втиснувшись в машину Десмондов. Отдавая Бетти мокрые пальто и шляпы, все бранили погоду. Чепец служанки вновь сидел прямо; со вспышкой злости она, похоже, справилась. Поймав ее взгляд, я подмигнул. На секунду Бетти опешила, но затем расплылась в улыбке, по-детски уткнув подбородок в грудь.
В смокинге меня никто не узнал. Я не входил в круг общения отставного судьи Росситера и крупного помещика Десмонда. Первой меня разглядела Хелен Десмонд.
— Ой! — встревожилась она. — Надеюсь, никто не заболел?
— С чего вдруг? — удивилась миссис Айрес. — О нет! — Она издала светский смешок. — Нынче доктор наш гость. Полагаю, мистер и миссис Росситер знакомы с доктором Фарадеем? А вы, мисс Дабни?
Так вышло, что пожилая девушка раза два становилась моей пациенткой. Она являла собой тип ипохондрика, на котором врач может весьма прилично заработать. Будучи «знатных кровей», мисс Дабни на
