Не ответив, он посмотрел в окно:
— Как вы сюда добрались?
— На машине доктора Фарадея.
— А, малышка «руби».
— Верно, — сказал я.
Он перевел на меня настороженный взгляд:
— Лишь утром мне сказали, что вы приедете.
— Да мы сами надумали буквально на днях, — сказала Каролина.
— Мать не приехала?
Каролина замялась, и ответил я:
— К сожалению, у вашей матушки легкий бронхит. Пустяшный, скоро пройдет.
— Она шлет тебе привет, — оживилась Каролина. — И очень… сожалеет, что не смогла поехать.
— Только утром сказали, — повторил Родерик. — Так всегда. Все держат в секрете, чтоб нас не всполошить. Чтоб мы, значит, не теряли голову. Ну прям как в авиации.
Он повозил руками, и теперь я заметил, что они трясутся. Видимо, потому он и держал их на столешнице, чтобы унять дрожь.
Каролина тоже это заметила и накрыла их ладонями.
— Мы хотели просто увидеть тебя, — сказала она. — Ведь так давно не виделись. Хотели убедиться, что… с тобой все хорошо.
Родерик хмуро уставился на ее пальцы, мы помолчали. Потом Каролина вновь разахалась, какой он бородатый, как располнел, затем поинтересовалась распорядком дня, и Родерик безучастно поведал о своем времяпрепровождении: в «мастерской» лепка из глины, обед, тихий час, музыкальные занятия, иногда работа в саду. Говорил он довольно внятно, но лицо его оставалось безрадостным, а тон настороженным. После робких вопросов Каролины — с ним вправду все хорошо? ведь он бы сказал, если б было иначе? не надо ли ему чего? часто ли он вспоминает о доме? — взгляд его стал холодным и подозрительным.
— Разве доктор Уоррен не сообщает обо мне?
— Он пишет нам каждую неделю. Но хотелось тебя увидеть. Я подумала…
— Что? — перебил он.
— Вдруг тебе… плохо.
Руки его затряслись еще сильнее, губы плотно сжались. На секунду Родерик замер, потом откачнулся от стола и сложил руки на груди.
— Я не вернусь, — сказал он.
— Что? — опешила Каролина, испуганная его резким движением.
— Если вы за этим приехали.
— Мы хотели повидаться…
— Потому вы здесь? Чтобы забрать меня?
— Конечно нет! Хотя я надеялась…
— Нечестно, если вы приехали за мной. Нельзя отправить человека в подобное заведение, дать ему привыкнуть… забыть о привязанностях… а потом вновь толкать его в опасность.
— Родди, прошу тебя! — воскликнула Каролина. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты вернулся домой. Чтобы вот прямо сейчас поехал с нами. Но если ты хочешь остаться, если здесь тебе лучше…
— Дело не в том, где мне лучше! — процедил Родерик. — А в том, где безопаснее. Не понимаешь, что ли?
— Родди…
— Хочешь снова взвалить на меня ответственность? Да? Хотя любому дураку ясно: если мне что- нибудь поручить, я это… погублю.
— Все не так, — вмешался я, видя, что его слова потрясли Каролину. — Сейчас имение под хорошим приглядом. Ваша сестра обо всем заботится, я ей помогаю. Вам бы не пришлось ничем заниматься, коль нет желания. Мы все за вас сделаем.
— Да уж, хитро! — насмешливо протянул он, глядя на меня, как на чужака. — Ловко! Значит, вот как надумали меня заманить. Хотите меня использовать… использовать и подставить. А я не вернусь! И не подставлюсь! Поняли?
— Пожалуйста, перестань! — взмолилась Каролина. — Никто не намерен тебя забирать. Я думала, тебе плохо, ты хочешь меня видеть. Извини, я… ошиблась.
— Считаешь меня идиотом?
— Нет.
— Значит, ты сама идиотка?
Каролина вздрогнула.
— Просто я ошиблась.
— Род… — начал я, но меня прервала медсестра, которая все это время деликатно следила за нашей беседой и, заметив перемену в пациенте, подошла к нам.
— Что случилось? — мягко спросила она. — Неужто вы хотите огорчить свою сестру?
— С идиотскими дураками разговаривать не желаю! — Родерик набычился, не размыкая сложенных на груди рук.
— А я не желаю слышать подобных выражений! — Сиделка тоже скрестила руки. — Извольте просить прощенья. Ну? — Она притопнула. — Мы ждем…
Род молчал. Сиделка покачала головой и, не отворачиваясь от него, скосила взгляд на меня и Каролину.
— Родерик для нас загадка, господа, — произнесла она чеканным медсестринским голосом. — Когда в настроении, он милейший человек, и мы все его обожаем. Но если он не в духе… — Сиделка вновь покачала головой, вздохнула и прицокнула языком.
— Все в порядке, — сказала Каролина. — Не нужно извинений, раз он не хочет. Я… не стану заставлять его что-либо делать против воли.
Она взглянула на брата и, потянувшись к нему через стол, робко проговорила:
— Мы с мамой скучаем по тебе, Родди, вот и все. Очень скучаем. Все время о тебе думаем. Без тебя в доме ужасно. Мне казалось… и ты думаешь о нас. Теперь я вижу, что с тобой все хорошо. Я… очень рада.
Родерик упорно молчал, но лицо его напряглось, а дыхание стало тяжелым, будто он изо всех сил сдерживался. Сиделка пригнулась к нам и доверительно шепнула:
— На вашем месте я бы ушла. Не дай бог увидеть его в припадке ярости.
Наше свидание длилось меньше десяти минут. Каролина нехотя встала, еще не веря, что брат ничего не скажет на прощанье. Но он даже не взглянул на нас, и мы ушли. Каролина пошла к машине, а я задержался на пару слов с доктором Уорреном; когда я догнал ее, она уже отерла слезы с покрасневших глаз. Я взял ее за руку:
— Все это тягостно, сожалею.
— Нет, зря мы приехали, — бесцветно проговорила она. — Надо было вас послушать. Дура я, что надеялась здесь чего-то найти. Ничего нет, правда? Ничего. Все как вы говорили.
Мы пустились в долгий обратный путь. Когда дорога позволяла, я обнимал Каролину за плечи. Руки ее лежали на коленях, а голова безвольно моталась в такт нашим скачкам на ухабах, будто смятение и расстройство лишили ее последних жизненных сил.
Разумеется, все эти события не вдохновляли на любовь, и наш роман несколько подувял. Сей огорчительный факт, а также беспокойство за Каролину и Хандредс-Холл привели к тому, что я стал дерганым, плохо спал и видел во сне какую-то муру. Не раз мне хотелось выговориться перед Грэмами. Но мы уже давно толком не виделись, я чувствовал, что они слегка обижены моим невниманием, и было бы неприлично лезть к ним со своими неприятностями. В конце концов мое состояние сказалось и на работе. Как-то на вечернем дежурстве я ассистировал в несложной операции, но все делал из рук вон плохо, и хирург, пошутив надо мной, справился один.
Хирургом был Сили. Когда после операции мы оба мыли руки, я извинился за свою рассеянность.
