раба.
– Все верно. Старушка снова ввела рабство. И не только черное, но и белое.
Она сделала вид, что не поняла.
– Какая старушка?
– Ладно-ладно, притворимся, что ее нет. Пока.
Ее. Он поймал себя на том, что не может – или не хочет – произнести слово «Америка». Мимо прошел еще один татуированный раб. Заметив их любопытные взгляды, мужчина раздраженно сплюнул.
Алекс вдруг понял, что видит их не со стороны, а примеряет на себя их шкуру.
Рабы. Люди, являющиеся собственностью других людей. Как лошадь или собака. Только от лошадей пахнет по-другому.
А может быть, в Вавилоне рабы все, татуированные и не татуированные? Рабы мечты, притворства, фальсификации? И не были ли заезжие свободные греки искателями особого вида рабства, рабства неудовлетворенного любопытства, независимо от того, что ждало их здесь – богатство и слава или трудные времена?
– Наверно, – задумчиво констатировал Алекс, – если они фальшивые рабы, то и все остальное здесь тоже фальшивка.
А если раб сбежит? Будут ли солдаты преследовать беглеца с собаками и копьями? Можно ли пересечь границу
штата, отделяющую Вавилонию от Америки, и снова стать свободным?
Америки еще не существует. Америка пребывает в безвестности. Граница штата – линия сброса во времени, за которой Вавилония ушла в прошлое, нырнув, как измеряющий глубину кит, в бездну истории. Можно ли даже мечтать о том, чтобы выбраться из чрева такого кита? Ведь кит нырнул, ушел в глубину, чтобы выжить – по меньшей мере ментально, – пока оставшаяся на поверхности Америка корчится под обжигающими лучами вечного, насмехающегося над эпохами солнца, Шамаша, судящего людей и деяния их и одно за другим отправляющего царства в пустую тьму, которая и есть после-жизнь и которая есть потомство.
– По-моему, некоторые с радостью променяли бы свободу на возможность стать самим собой. Может быть, люди все время этим занимаются. Тебе ведь это тоже немножко интересно, верно?
Дебора не ответила, возможно, потому что он и не рассчитывал на ответ, а вместо этого дошла до конца успевшей снова обезлюдеть улицы. Алекс догнал ее. Они свернули за угол и едва не наткнулись на нищего, босоногого, завернувшегося в лохмотья старика. Мгновенно узнав греков, он прохрипел по- гречески:
– Подайте…
Это не был американский попрошайка, какой-нибудь бедолага-наркоман или бездомный на скамейке в парке. Нет, перед ними был азиатский нищий, вечный, как само время. Ни унции лишнего жира. Гнилые зубы делали его похожим скорее на обезьяну, чем на человека. Нижнюю губу украшал герпес.
– Привет! – обратился к нему Алекс. – Где тут у вас ближайшая таверна?
– Боже! – запротестовала Дебора, хотя Алекс и не собирался следовать указаниям сомнительного типа, который вполне мог направить их в какой-нибудь воровской притон. Ему просто было интересно. Он хотел доказать, что нищий – всего лишь часть маскарада. Хотел, чтобы старик подмигнул.
Нет, не так. Алекс не хотел, чтобы он подмигнул; он хотел, чтобы все оказалось настоящим.
Нищий вонял, потому что не мог позволить себе ни благовоний, ни даже обычного щелочного мыла. Могли такой бедняк потратить монетку, чтобы купить женщину в храме Иштар? Только в том случае, если бы кто-то дал ему эту монетку. Только если бы кто-то заплатил ему за то, чтобы пойти туда и выбрать указанную женщину. Терзая себя, Алекс поиграл с этой мыслью.
Старик злобно улыбнулся, показав желтые зубы, и поднял ладонь выше, уже не прося, а требуя. Как обезьяна, ожидающая, что ей подадут орешки. Движение получилось слишком резкое, лохмотья разъехались, обнажив засунутый за пояс нож. Старик носил тряпье не для того, чтобы согреться, и не из соображений приличия – Вавилон город жаркий, – а чтобы прятать оружие. Такого Алекс не ожидал. Получается, Митч все же был прав?
Дебора схватила его за руку и потащила в сторону. Рабы. Нищие. Эти люди не были статистами в жалкой постановке. Они играли на большой сцене. На одной сцене с царем Александром. Они сами вели спектакль.
Без камеры.
Если только крошечные объективы не наблюдали отовсюду, скрытые неприметно в трещинах стен.
Улица, на которую они попали, была шире предыдущей, но люди по-прежнему шли только в одном направлении. Мимо прогрохотала колесница. Коней гнал офицер-македонянин в кирасе с бронзовым нагрудником и кожаной юбке; шлем с высоким гребнем придавал ему сходство с давно вымершим коритозавром. Пешеходы привычно жались к стенам, чтобы не попасть под колеса. Никто, однако, не возмущался.
После недолгих поисков им удалось-таки найти кабачок. Выходящие на улицу широкие окна выдыхали запахи медовых ячменных лепешек, бобового супа, бараньего рагу, жареного конского мяса. Образцы предлагаемых блюд были представлены на кирпичном прилавке. Из расположенной на открытом воздухе кухни тянуло чадом и дымом.
Посетители сидели на табуретах за низкими столиками. Большинство пили пиво. Двое потягивали вино через длинные трубочки, напоминая присосавшихся к кальяну курильщиков опиума.
Алекс заказал медовые лепешки, финики и пиво. Отыскав свободные места, они устроились в дальнем углу.
Сладковато-горькое пиво тоже отдавало финиками. Не слишком ли много сладкого? Впрочем, именно это и требовалось им сейчас для поддержания уровня сахара в крови.
– Ну-ну, – пробормотал Алекс и, вспомнив про спрятанный в рукаве сверток, вытряхнул его на стол.
– Что это?
– Упало с чертова осла.
– А ты подобрал и оставил у себя?
– Я про него и забыл.
– Тогда ты вор.
– Ну, это вряд ли. Какое-то грязное тряпье.
– Тогда зачем ты его взял?
– Случайно. Не беспокойся, верну.
– Как? Кому? Ты все врешь. Почему не вернул сразу?
– Эй, потише! Что такое? Допрос? И кто теперь строит клетку?
– Почему ты не вернул сверток?
– Почему? Если помнишь, проклятые ишаки нас едва не растоптали.
– Ты успел поднять эту штуку. Мог бы и вернуть владельцу. Оказать любезность.
– Может, оно того и не стоит.
Алекс осторожно развязал бечевку и развернул замызганную тряпицу.
Перед ним лежала прозрачная пластмассовая коробочка с крохотной черной кассетой; за оранжевым окошечком виднелись бобины и пленка.
– О господи!.. – выдохнула Дебора. – Что здесь делает дата-картридж?
Алекс торопливо прикрыл находку тряпкой.
– Не знаю, – прошептал он. – Это может быть компьютерная программа. Или результаты.
– Какие результаты? Почему?
– Разве не ясно? Здесь же за всем наблюдают, все записывают, измеряют и анализируют. Этим занимается институт. Мы все – подопытные. Источники информации.
– От картриджа нужно побыстрее избавиться. Брось его в канал.
– Избавиться? Ну нет, на нем должно быть что-то ценное. Это же судьба, шанс. Дареному ослу в зубы не смотрят.
– Ценное? Для тебя? – Дебора покачала головой. – Охо-хо. Пойми, мы здесь не для того, чтобы играть в игры с системой. – Она поежилась. – Ты глупец. Сам нарушаешь закон и меня за собой тянешь. Ведь я, зная
