красных, которая разлетелась, как лепестки мака, сорванные ураганом.
— Господи, вот это везуха, приятель. Лопни мои глаза, если один не закатился.
— Три, если быть точным, — поправил его Росс.
— Три? Да брось ты. — Он с широкой ухмылкой обозрел разлетевшиеся шары и вздохнул:— Вот всегда у меня так: надо же, ни одного цветного не протолкнуть. — Он мимоходом назвал черный, ударил и отвернулся. Белый шар накрыл черный в лоб, откатился и замер почти в боковой лузе. Между ним и единственным поблизости красным стоял голубой шар.
Росс вернул костыль владельцу. Опустившись чуть ли не на колени, он просунул конец кия в сетку лузы и нанес резкий удар снизу вверх. Белый шар на полторы ладони подпрыгнул над столом, перелетел через голубой и по очереди задел четыре красных, последний из которых отскочил от желтого и нырнул в среднюю лузу.
— Похоже, тебе уже приходилось держать в руках эту штуку, приятель. — Комплимент был окрашен тревожными нотками. Несколько зрителей за соседним столом повернулись и, шаркая ногами, подошли поближе.
Росс чисто положил черный, еще один красный, снова черный. Третий красный стоял в двух сантиметрах перед лузой. Кий нырнул вперед, нацеленный чуть левее центра белого шара, чтобы тот ушел подкрученным. Дальше произошло невероятное: кий скользнул по шару и с треском отскочил в сторону, белый глупо загулял вбок и столкнулся с розовым.
— Эх, плохо дело! Просто чертовски не повезло тебе, приятель!
Ответив на это торжествующее соболезнование пожатием плеч, Росс взглянул на кончик кия. Там посверкивали несколько крошечных пузырьков слюны.
Моряк, передвигаясь вокруг стола бесшумными прыжками на своей единственной ноге, орудовал кием, словно это была его третья рука, выданная ему в виде компенсации за утраченную нижнюю конечность. С каждым ударом быстро, как в калейдоскопе, менялись шары на сукне, неизменно при этом убывая.
Росс наблюдал за этой огромной скачущей бочкой, почти физически ощущая удовлетворение, исходящее от немой аудитории, безвестный представитель которой, со знанием дела поплевав на палец, прокрался рукой из темноты, чтобы положить конец его собственному успеху.
Слова «нечестная игра», Росс знал это доподлинно, имели значение только для трусов и неудачников. Партия, конечно, была проиграна, но победа или поражение в таком незначительном состязании мало его заботили. Он приклеился взглядом к точке непосредственно за ухом увлеченного игрой соперника (той самой, по странному совпадению, точке, в которой вонзенные твердой рукой пешня для льда или шило стопроцентно вызывали мгновенную потерю сознания и быструю смерть).
Выглядывая из-под засаленного канта фуражки, там торчал уголок сложенного листочка бумаги.
Росс не стал терять время, прикидывая, можно ли будет незаметно его вытащить, даже в момент паники, которую он как-нибудь подстроит. Он должен был без всяких хитростей дерзко выхватить» его и убежать. Ему понадобится везение: большинство из двух десятков молчаливых болельщиков почти наверняка были союзниками одноногого. То, что он не мог видеть их лиц, не давало ему никаких оснований рассчитывать на их миролюбие или нерешительность.
На столе остались только голубой, розовый и черный. Моряк взгромоздил свое туловище на бортик стола и отвел назад руку с кием. Росс передвинулся и встал сзади, поближе к нему. Белый шар метнулся к голубому, прямехонько отправил его в угловую лузу и послушно откатился назад, остановившись дюймах в трех от борта. Моряк удовлетворенно хмыкнул, выпрямился и скакнул от стола.
Прежде чем он успел нагнуться, чтобы прицелиться в розовый, к его шее молнией устремилась рука Росса, который уже стоял вполоборота, приготовившись к побегу.
С ревом одноногий уронил кий и схватился сзади за голову, словно его укусила оса. Росс был уже на три шага ближе к дверям, унося с собой его костыль.
Путь к спасению, казалось, был открыт. Росс ринулся к выходу. В этот момент его ноги, как ножницы на иголку, наткнулись на что-то непонятное, жесткое и тонкое. Он беспомощно закружился, теряя направление, и грохнулся на пол; в бедре надувным шариком разрасталась боль.
В темноте какой-то человек осмотрел свой кий и убедился, что тот не сломан. Потом он быстро нагнулся и поднял костыль.
Росс перекатился под ближайший стол, чтобы перевести дыхание. Он взглянул на двери. На фоне стекла вырисовывалось с полдюжины голов. Однако где-то должен был находиться еще и пожарный выход. Он засунул добытый клочок бумаги в портсигар и выполз в проход.
Моряк, к которому вместе с костылем вернулась вся его невероятная подвижность, ботал взад-вперед рядом с тем местом, где Росса повергли наземь. Вскоре он начал систематически переходить от стола к столу, пытаясь нащупать свою добычу, шуруя костылем под столами. Росс, низко пригнувшись, отодвигался подальше от шума этого поступательного поиска. Он задавался вопросом, сколько времени пройдет, пока распорядитель, которому в данный момент уже, несомненно, была отведена его часть добычи, не включит все лампы.
Или эта неизменная полутьма была заранее оговоренной предосторожностью против опознания?
Очевидно, нет. Раздался щелчок, за которым последовал еще один и еще. Вскоре лампы горели над каждым столом.
Росс распластался на полу. Теперь он находился почти в середине зала в одном из черных прямоугольников, образовавшихся непосредственно под столами, где тень была достаточно густа, чтобы спрятать его.
Он торопливо огляделся. Ноги охотников в проходе были ему прекрасно видны. Они передвигались не спеша. То тут, то там пара ног сгибалась и в просвете возникал контур перевернутой головы. До его слуха доносились бормотание и негромкий разговор.
Над столом прокатился зычный голос:
— Вылезай, приятель. Поднимайся и кончай эту глупую игру в тараканьи бега. Ничего тебе не будет.
Росс, извиваясь, прополз в спасительную тень следующего стола. Еще раньше он заметил красную крашеную дверь в середине ближайшей к нему стены. Если он сумеет преодолеть еще три прохода, он доберется до нее.
— Я хочу поговорить с тобой. Кончай ты портить нам воздух под каждым столом, черт тебя подери. — Алчущий жертвы костыль с треском врезался в ножку стола. Росс осуществил очередную вылазку, прошуршав через проход на руках и коленках. Он выиграл у преследователей еще пять ярдов.
На несколько секунд в зале воцарилась полная тишина. Потом Росс услышал странный звук, — будто что-то катилось по полу. Звук быстро приближался, потом стал так же быстро затухать и окончился отдаленным ударом.
Опять тишина. Затем звук повторился. В этот раз он казался громче, ближе. Росс попытался определить, что это было, но безуспешно. Еще раз быстрый, угрожающий грохот прокатился по залу и завершился громким ударом.
В тот момент, когда загрохотало в четвертый раз, Росс понял, что происходит. Его противник пытался выбить его из укрытия — или, что более вероятно, сразу вышибить из него дух, — с помощью одного из тяжелых, твердых, как кремень, снукерных шаров, которые он поочередно посылал по полу злобным замахом снизу.
Четвертый снаряд, Росс знал это точно, летел прямиком к цели. Он знал и то, что доли секунды, оставшиеся до сокрушительного попадания, не позволят ему сделать и малейшего движения, чтобы защититься. Отделенной от него какими-то мгновениями боли не избежать, не вымолить пощады. «Тогда прими ее», — скомандовал мозг, — «расслабься и впитай в себя эту и сохраняй ее, как заряд для ответного удара».
На пути несущегося шара Росс расслабился и стал мягким, как неостывший труп. Невероятно эффективный процесс умственного отключения, почерпнутый из курса номер 5, теперь подтверждался на практике. Его разум обратился в спокойную, темную пустоту, готовую к оплодотворяющему проникновению боли.
Она не пришла. В трех футах от головы Росса шар каким-то чудом подскочил и просвистел мимо его уха.
