мистер Периам наклонился и взял ее прежде, чем я успел его остановить. Он сказал: «О да, это она, я видел ее много раз» и начал пытаться ее зажечь — знаете, как многие делают, из любопытства. Он все давил сверху. Однако зажигалка даже не искрила. Тогда он заметил вот этот маленький шпенек сбоку и сдвинул его ногтем большого пальца. Раздалось какое-то шипение — очень неожиданное, и перед этим еще будто хлопнуло, — он уронил зажигалку и стал ощупывать горло, словно его ужалила пчела. Проговорил еще: «Вот странная штука» — он повторил это раза три или четыре: все говорил так и потирал шею. Но вскоре ему словно стало не хватать воздуха; он сидел неподвижно, уставя глаза куда-то вверх и задыхаясь. Тут миссис Периам побежала за помощью, а я остался с мистером Периамом, надеясь хоть чем-то помочь ему. Но через минуту или две все было кончено.
Пербрайт повернулся к Россу. Осторожно, но с неизменным видом знатока, Росс взял зажигалку большим и указательным пальцами и осмотрел ее.
— Чудесная работа. Скорее всего, чехословацкая. Мне вряд ли нужно говорить, что мы не снабжаем наших людей подобными игрушками. Им они попросту не нужны.
— Ну, это естественно. Интересно, а как же она попала к Хопджою?
— Возможно, он взял ее в качестве трофея у одного из их людей. А то мог и просто купить. Так, знаете, сувенир на память. Некоторые из этих ребят безнадежно меркантильны. — Он закрыл вопрос, безразлично пожав плечами. — Видите вот это крошечное отверстие? Эта штука, по сути, представляет из себя пневматическое ружье. Выстрел производится поршнем, который фиксируется как раз этим самым шпеньком. Вместо пуль, надо полагать, мелкие дробинки, обработанные цианом. Такова, по крайней мере, обычная начинка.
Пербрайт выслушал лекцию с подчеркнутым неодобрением. Он задумчиво взглянул на мертвое лицо. Оно выглядело припухлым, глупым и бессильным. Он почувствовал себя обязанным, как это часто с ним бывало, попытаться дать взаймы немного достоинства тому, кто на запутанных жизненных дорогах без остатка растерял свое собственное.
— Знаете, — тихо сказал он Россу, — этот человек сделал бы блестящую карьеру, пойди он по вашей линии.
— Ну, для начала ему бы понадобилось прослушать курс о минах-ловушках.
— Без сомнения. Но с этим, — Пербрайт взвесил зажигалку на руке, — с этим ему просто не повезло. Ловушки, в более глубоком и тонком смысле, были его самой сильной стороной. Преступник, который оказывается слишком умен, явление достаточно распространенное, но должен сказать, что на меня производит огромное впечатление преступник, который в состоянии абсолютно точно просчитать, насколько умна окажется полиция, и соответственно этому подготовить свое преступление.
В гостиной появились два врача скорой помощи и констебль, они в нерешительности остановились у дверей. Пербрайт махнул им рукой. Как тактичные, опытные стюарды клуба, приглашенные перенести одного из членов, которого любовь к портвейну привела в состояние полной обездвиженности, они бесшумно приближались к трупу, на ходу засучивая рукава. Хирург покивал и удалился.
Остальные отошли к соседним столикам. Оглянувшись через плечо, Лав скользнул взглядом по фигуре Периама, прежде чем наброшенная простыня превратила ее просто в груз, готовый к отправке.
— Странно, конечно, — заметил сержант, — только он не похож на человека, который способен молотком проломить другому голову.
— Он этого и не делал, — ответил Пербрайт. — Я полагаю, выяснится, что он задушил его. Уорлок, наверное, будет вне себя от восторга, когда мы попросим его исследовать эспандер Периама на предмет наличия на нем остатков кожи. «Упражнения» — так назвала мисс Корк процедуру убийства. Мы можем добавить это к нашей коллекции остроумных, как это мы уже по привычке задним умом понимаем, изречений по этому делу.
— Полно, Пербрайт, не следует вам судить себя слишком строго.
Росс аккуратно соскоблил несколько чешуек угля с чашечки своей трубки. В руках у него была развертка, выполненная (как он мог бы поведать) из секретной инструментальной стали на предприятиях «Шкода»; этот предмет, который довольно просто присоединялся к обыкновенной электробритве, дырявил броневую сталь так же легко и быстро, как ручная дрель дырявит сыр.
— Постараюсь, — смиренно ответил Пербрайт. Росс поднял глаза.
— Один вопрос так и остался пока невыясненным. И он настолько важен, что я собираюсь в открытую задать его вам здесь и сейчас. На кого, по вашему мнению, работал Периам?
Последовала длинная пауза. Затем Пербрайт вздохнул.
— Боюсь, майор Росс, — заговорил он, — здесь мне придется признать, что мы живем в совершенно разных мирах. Видите ли, единственный ответ, который я в состоянии честно дать на ваш вопрос, окажется бессмысленным в контексте вашей работы и вашего представления об этом деле. Вы сочтете его глупым, если не откровенно идиотским. Может быть, нам лучше остановиться на этом?
— Ни в коем случае. Меня очень интересует ваше мнение. Поверьте, очень.
— Ну что ж, извольте. Я считаю, что если Периам на кого-то и работал — сам я не стал бы употреблять этой фразы, — то это была его мать.
— Ага, вот, наконец-то, и старина Фрейд пожаловал и во Флаксборо!
Широкая улыбка Росса была подмечена одним из нервных, косых, вопросительных взглядов Памфри и тотчас же поддержана и вызвана на соревнование; к сожалению, веселье снизошло на лицо Памфри с такой же грацией, с какой вдруг протрезвевший пьяница присаживается на катафалк.
Пербрайт вполне спокойно отреагировал на замечание Росса.
— О да, даже во Флаксборо люди могут действовать под внутренним принуждением, знаете ли. Периамом, я так понимаю, владело отчасти справедливое желание отомстить соблазнителю своей невесты — обратите внимание, кстати, как тщательно он скрыл этот мотив, притворившись, что она была девушкой Хопджоя, — но что по-настоящему толкнуло его на убийство, так это информация, которую он получил от соседки, мисс Корк, и которая впоследствии подтвердилась, возможно, его собственными наблюдениями, что осквернена была святыня маминой спальни.
— В таком случае, почему он не убил также и девушку?
— Трудно сказать наверняка. Может быть, он задумал что-то и в отношении нее тоже, но на потом — два убийства одновременно оказалось бы неизмеримо труднее скрыть, чем одно, а у Периама очень сильно был развит инстинкт самосохранения. Или, может быть, он посчитал, что то, что она стала соучастницей преступления, уже само по себе является для нее достаточное наказание.
— Так вы полагаете, она тоже была замешана в этом деле, сэр? — заинтересованно спросил Лав, глядя на Пербрайта.
— Я думаю, она поверила, что от Хопджоя пытаются избавиться, в смысле запугивания его, чтобы он уехал из города, — дальше бы я не пошел в своих выводах. Эта идея не должна была вызвать у нее возражений: ее интрижка с этим парнем явилась просто-напросто маленьким потаканием своим капризам, ей, видимо, хотелось развеять скуку чрезмерно затянувшейся помолвки. Как только Периам показал ей специальное разрешение[21], Хопджой перестал для нее существовать. Это она, конечно, звонила по телефону — помните звонок, так убедительно описанный Периамом, который случайно запомнился и ночнфму администратору отеля, — якобы передавая приглашение Хопджоя приехать для окончательного разбирательства на Беатрис-Авеню. Она может сказать нам, а может и не сказать, что она думала о цели этого звонка, но он определенно сделал ее соучастницей, по крайней мере, это можно утверждать в отношении чисто технической стороны преступления.
Памфри, который дергал себя за мочки ушей яростнее, чем когда-либо, нетерпеливо постучал пальцем по столу.
— Вы, кажется, пытаетесь оспорить, инспектор, тот факт, что Хопджой был ликвидирован?
— Буквально, — пробормотал Пербрайт себе под нос, но междометия никто не расслышал, — по причинам, вполне не связанным с его работой, его особой работой, я хочу сказать — думаю, вы хорошо меня понимаете.
Памфри бросил на несчастного Лава быстрый, исполненный недоверия взгляд и с вызовом в глазах повернулся к Пербрайту.
— Откровенно говоря, я просто не могу понять, как опытный полицейский может быть настолько наивен. Росс неуютно пошевелился в кресле:
