В фойе перед аудиторией подавали напитки и легкие закуски. До сих пор шли три параллельных заседания, и вот теперь у всех участников наступил общий перерыв, и они собрались в большом, покрытом ковролином зале. Они стояли группами и тихо беседовали друг с другом, на груди у всех белые беджи с именами, а под мышками — папки с логотипом конференции. «Very interesting paper! I don't think we've met»,[9] — говорил профессор Паульсен Гудмундссону, они пожали друг другу руки, а потом Паульсен засунул правую руку в сумку, а исландец — в карман пиджака, после чего они обменялись визитками. На карточке Паульсена написано: «Head of department»,[10] он заказал 2500 штук сразу после назначения на должность заведующего и считает своей обязанностью распространить как можно больше из них.
В фойе вошла Ринкель. Она наверняка была в туалете, и Пол был уверен, что может различить свежий слой помады на ее губах. Юбка голубого платья из чистого шелка обвивалась вокруг ее ног, в то время как она, полная энергии и уверенности в себе, шествовала по залу. На ногах у нее были босоножки на высоком каблуке точно такого же цвета, что и платье. Подбородок поднят, глаза слегка прищурены. Они глядели вокруг, как прожекторы, словно сканируя помещение. Ринкель скользнула взглядом мимо Пола, по коже которого побежали мурашки, но Ринкель не медлила ни секунды, стремительно шла через зал, внимательно рассматривая всех присутствующих. Наконец она увидела то, что искала: Джека Миллза. Выражение ее лица изменилось, когда она направилась по прямой в сторону Миллза. Черты лица стали более мягкими, менее суровыми. Она прибавила шаг и, не замечая этого, задела бокал пухленькой молоденькой девушки, на футболке которой остались темные пятна от минеральной воды, хотя эта футболка трудноопределимого серо-зеленого цвета и без того выглядела не лучшим образом.
Через несколько секунд Ринкель уже стояла рядом с Джеком Миллзом, он наклонился и поцеловал ее в щеку. Слишком долгий поцелуй, отметил Пол. Джек Миллз. Большой человек из США. Бесспорная звезда Четвертого симпозиума по вопросам лингвистических изменений в будущем. Знаменитость. Тот, кто выступит с основным докладом завтра на пленарном заседании. Тот, кем все восхищаются, тот, с кем все хотят пообщаться.
В конце 1980-х Миллз написал несколько статей для «Лингвистического журнала», вызвавших неподдельный интерес, где представил совершенно новый подход, абсолютно иной способ комбинирования морфологии, математической лингвистики и мнемотехники. Затем Миллз выпустил научно-популярную книгу о лингвистике «Наследие Евы». Было продано несколько сотен тысяч ее экземпляров, она была переведена на несколько языков, в том числе на шведский и датский. Только в Норвегии было продано 15 000 экземпляров «Наследия Евы» (включая около тысячи экземпляров шведского перевода). Спустя два года Миллз опубликовал продолжение, «Наследство Адама», которое повторило успех первой книги.
Джек Миллз — один из крайне немногочисленных лингвистов, имя которого известно и нелингвистам. Когда мама Пола пытается объяснить, чем занимается ее сын, она часто ссылается на Миллза. «Он как Джек Миллз, понимаете?» — «Ага, — отвечают люди, — как Джек Миллз». А женщины обычно добавляют: «Ага, как Джек Миллз, тот симпатичный американец? Красавчик Джек Миллз?» — «Именно», — отвечает мама. Джек Миллз часто выступает по телевидению, его цитируют в газетах, а уж в списке литературы в курсовиках студентов первых курсов хотя бы одна из его книг указывается обязательно. Другими словами, языковеды презирают Миллза. Он практически не занимается никакими научными исследованиями последние восемь-десять лет, бурчат они. Существует широко распространенное мнение, что «Наследство Адама» — крайне легкомысленная книга. С другой стороны, Миллз — невероятно популярный докладчик, который, если захочет, а он в определенной степени этого очень хочет, мог бы ездить с конференции на конференцию, а его расходы покрывали бы толпы поклонников. В особенности поклонниц, подумал Пол, почувствовав укол зависти, но отдавая себе отчет в том, что испытывает именно зависть.
Миллзу около пятидесяти. У него необычайно смуглая кожа, седые волосы зачесаны назад. Он высокий, наверняка на два-три-четыре сантиметра выше Пола. Пол и сам не маленького роста, он привык быть выше большинства людей, привык возвышаться над всеми, привык смотреть на других сверху вниз, но ни в коем случае не в переносном смысле, а только в буквальном значении. (Но если мы на мгновение вспомним о теории метафор Лакоффа и Джонсона, мы легко сможем представить, что едва ли случайным является наличие во многих языках, в том числе и в норвежском, таких выражений, как «смотреть сверху вниз», «унизить», «смотреть снизу вверх», «быть на высоте».)
Миллз имеет привычку откидывать голову немного назад, высоко поднимая подбородок. Но одновременно он наклоняет голову вбок, как дружелюбная белочка, и вежливо улыбается своему собеседнику. Великолепный выверенный баланс между властностью и снисходительностью, дружелюбием и приветливостью, тот баланс, на выработку которого потребовалось несколько лет, но которым в настоящее время Миллз владеет в совершенстве.
Вокруг Миллза, одетого в неброский темно-серый костюм, увивались четыре женщины. Одна из них необычайно красивая блондинка, высокая и длинноногая. На ней бледно-зеленое летнее платье с открытой спиной. Ее зовут Лоне Хюсгорд-Йенсен, она преподает в Копенгагенском университете. Совершенно случайно Полу было известно, что ее тело так же прекрасно без одежды, как и в ней, потому что они переспали в прошлом году во время семинара в Орхусе, перед тем как Пол встретил Сири. Рядом с Лоне стояла почти такая же красивая брюнетка, в которой Пол узнал матлингвистку, недавно принятую на работу в Институт торговли Копенгагена. Но он не мог вспомнить ее имени. Поодаль, но ни на секунду не выпуская из вида лицо Миллза, находилась еще одна блондинка. Пол раньше ее не встречал, но ему показалось, что она похожа на немку (впоследствии выяснится, что он не ошибся). И Эдит Ринкель. Она стояла очень близко к Миллзу. Издалека вообще создавалось впечатление, что она находится у него под мышкой, под углом между его рукой, которую он все время поднимал, жестикулируя в процессе разговора, и его крепким телом.
К Полу подошел худой мужчина с вытянутым собачьим лицом. На маленьком бейдже, прикрепленном к полосатой рубашке американца, было написано «Доктор Томасетти, Университет Атланты» (кстати говоря, не слишком авторитетный, так называемый «неаккредитованный» университет).
— Paul, how nice to see you![11] Мы встречались в Детройте, не так ли? — спросил Томасетти.
— Нет, это было в Исландии, — ответил Пол.
— Ах да, — сказал американец, — wonderful country.[12] Затем американец стал рассказывать Полу, что на улице жарко, с чем тот согласился, а также что Амстердам красивый город, чего Пол тоже не отрицал, а потом американец спросил про мисс Клив, талантливую и красивую девушку, работающую в Университете Осло. Пол никогда не слышал о ней. На самом деле американец говорил о Нанне Клев, и если бы Пол понял это и если бы он знал, как много она будет значить в его жизни, он бы очень заинтересовался рассказом Томасетти. Но Пол стоял и рассеянно слушал повествование Томасетти об этой мисс Клив, красавице, которая умудрилась произвести большое впечатление на самого Джека Миллза.
— А той темноволосой даме, — сказал Томасетти, указывая на Ринкель, — очень не понравилось внимание, которого удостоилась мисс Клив.
— Ага, — проговорил Пол, на самом деле не слыша, что сказал Томасетти, но взглянув на Ринкель.
Потом Томасетти стал говорить о своем докладе, который он представит на вечернем заседании. Взгляд Пола постоянно притягивал Миллз и его свита, ему было совершенно безразлично, что говорит доктор Томасетти.
— Жарко. — Пол подавил зевок.
В тот же миг Миллз шутливо, по-отечески обнял Лоне Хюсгорд-Йенсен за шею. Пол снова взглянул на рубашку Томасетти. Она казалась дорогой, но на ней было слишком много полосок, почти как на пижаме. Лоне улыбнулась Миллзу, то же самое сделали Ринкель и две другие женщины. Пол моментально почувствовал уверенность в том, что Джек Миллз будет сегодня спать не один, какой бы ни была его пижама.
Когда Пол был моложе, сразу после Того происшествия, он на протяжении нескольких месяцев был убежден, что его кожа приобрела свойство менять цвет и фактуру в зависимости от окружающей обстановки. В течение нескольких лет Пол не мог избавиться от этого ощущения. Но оно появлялось только
