— А тут объяснение простое. Рановато — и все. Потому и Леонтий Ушаков неразговорчив. Вот через месяц милости просим. Я сам позвоню.
А когда корреспондент ушел, Кучеров недовольно спросил:
— Что же ты, Алексей, меня-то в неловкое положение ставишь? Каким же я перед этим, можно сказать, мальчишкой выгляжу? Что он подумает?
— А что подумают шахтеры, если статья, которая сейчас совсем не к спеху, не ко времени, выйдет? Это гораздо важнее, чем наше с вами, Семен Данилович, самолюбие. И я не думаю, что вы считаете иначе.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Из города Ирина вернулась на другой день, в понедельник. Федора дома не было, и она до его прихода с работы успела прибраться в квартире. Помыла полы, убрала посуду, заправила постель, которую Федор так и оставил неубранной.
Когда Федор вошел в квартиру, то первое, что он увидел, были та чистота и порядок, которые, казалось, уже никогда не вернутся.
«Приехала», — радостно подумал Федор и, утишая разогнавшееся от быстрой ходьбы сердце, стал медленно раздеваться. Повесил свое пальто рядом с Ирининым и уткнулся лицом в теплый мех. Потом вошел в кухню, жарко натопленную, вдохнул сытый запах обеда и, увидев у стола жену, шагнул к ней.
— Не надо, — мягко сказала Ирина. — Проголодался?.. Садись...
Он припал к ее плечу и, чувствуя прилив нежности, стал целовать ее в щеки, в лоб, в волосы...
А спустя некоторое время он совсем было успокоился, но неожиданно почувствовал в поведении жены что-то ему еще незнакомое.
«Не могу еще привыкнуть, вот и мерещится», — успокоил он себя. Но поздно вечером, лежа в постели рядом с ней, он опять ощутил это и уже с тревогой подумал: «Чертовщина какая-то. Вот до чего доводит ссора...»
Но прошел день, за ним еще один и еще, а тревога не исчезала. Напротив, она становилась такой ощутимой, что он приходил в недоумение: «Неужели между нами что-то произошло? Но что?»
Он внимательно присматривался к Ирине, и она, натыкаясь на его пристальный взгляд, не смущалась, как бывало раньше, по-прежнему была нежна с ним, ласкова, но каждый раз он испытывал какой-то холодок и ненавидел себя за то, что помимо воли своей и желания стал все чаще думать об этом.
В следующее воскресенье они поехали к ее родителям. Тесть, Сергей Акимович, и теща, Анастасия Яковлевна, были как никогда прежде приветливы, ухаживали за Федором, как за маленьким. Федор спросил у жены:
— Чего они так раздобрились?
— Ничего, — сухо ответила Ирина. — Давно не был, вот и кажется.
— Возможно, — согласился Федор, но чувствовал, что удивление его не проходит, а разрастается, как снежный ком. Он не выдержал, спросил у захмелевшего тестя: — Нынче праздник какой?
— А как же! — отозвался Сергей Акимович. — Вы, наши дети, навестили одиноких стариков. Разве это не праздник души нашей? А ты, я вижу, свету сияющему не рад, не замечаешь его.
— Верно, — улыбнулся Федор. — Работы много. С темнотой уходишь, с темнотой возвращаешься.
— Вот-вот! — обрадованно подхватил тесть. — Солнышка ясного не видишь.
— Значит, я вниз смотрю?
— Вниз, дорогой зятек, вниз.
— Работа такая. У нас кому-то и вниз смотреть надо.
— Ну а как же, — живо отозвался Сергей Акимович, — без этого нельзя... А вверх-то оно все же приятнее смотреть. Тут и солнышко тебе, и тепло...
— Ага, понимаю, — нахмурился Федор. — Но в летчики, батя, я не гожусь. Голова кружится.
Подошла Анастасия Яковлевна, заговорила напрямик:
— Бросал бы ты, Федюша, эту шахту распроклятую. Темнота — она и есть темнота. Переезжайте к нам. Вон какие хоромы... Не государству же ее дарить.
— Помирать, что ли, собрались? — грубо спросил Федор, поднимаясь.
— Дело наше такое, — вздохнула Анастасия Яковлевна. — А у вас дитя будет. Ведь будет, чего уж... Да и жене твоей, дочери нашей, жизни спокойной хочется. А какой она спокой чувствует, когда ты со смертью играешь?!
«Во оно что, — догадался Федор. — Ишь как спелись...»
И вспомнил он, что Ирина перестала спрашивать его о работе, о делах, а когда он сам заводил разговор, она скорее всего не слушала — вопросов, как прежде, не задавала.
— Мы и местечко хорошее присмотрели. Парень ты толковый, все на лету ловишь, легко тебе будет, — напевала Анастасия Яковлевна.
И согласно кивал ей Сергей Акимович:
— Так-то оно по-хорошему будет.
Еще до женитьбы уговаривали Федора переехать к ним. Но он наотрез отказался. Переехать — значит покинуть поселок, уйти из шахты. Хватит, помытарился. Никуда он теперь из родного гнезда не тронется. Тогда Ирина успокаивала:
— Да не хмурься, глупенький, что с них взять?.. Поговорят да перестанут.
И действительно, старики все реже нападали на Федора, а после свадьбы будто и забыли, что хотели его к себе переманить. Были добры и ласковы, радовались каждому их приезду. Федор охотно и часто бывал в городе.
И вот снова — еще более настойчиво и терпеливо — теснили они Федора. И Ирина так неожиданно для него требовательным голосом сказала:
— Не упрямься, Федя. Никто худого нам не желает...
— Собирайся! Поехали! — Федор рванул Ирину за руку.
— Не поеду! — крикнула Ирина и, закрыв лицо руками, убежала в спальню.
Федор метнулся к двери, но Сергей Акимович преградил ему путь, гневно сверкнул воспаленными глазами:
— Не пущу!.. Испугать хочешь, аспид?!
Федор, схватив шапку и пальто, выбежал на улицу и пошел, не разбирая дороги, туда, где меньше всего можно было встретить в этот час людей.
«Ах, гады... Тепленькое местечко... Ах, гады...» — ругался он.
Но поток бессвязных, горячечных слов быстро иссяк, и Федор уже не ругался, а только цедил сквозь плотно сжатые зубы:
— Вон как!.. Вон как!..
Потом, остановившись, долго и рассеянно смотрел на ребятишек, резвившихся на искрившемся льду болотца.
«Уехать», — выскочило спасительное слово.
Он повернул назад, твердо решив идти на автобусную остановку, но, оказавшись на знакомой улице, — так и не понял, как вышел на нее, — свернул к дому, в котором жили родители жены, и уже не спрашивал себя: «А зачем?»
Его ждали.
— Ну вот, пора ужинать, — сказала Анастасия Яковлевна и стала быстро собирать на стол.
Тесть молча подвинул Федору стул. Но Федор не присаживаясь прошел в спальню. «Сейчас я скажу... скажу...» Ирина подошла к нему.
— Идем, — мягко, певуче сказала она, и он покорно последовал за ней.
За столом все вели себя так, будто ничего не произошло. Домой приехали затемно, и Федор тотчас же лег и уснул, словно с тяжелой смены вернулся.
И опять потянулись дни, которые не приносили Федору облегчения. Он решил, что не поедет в город до тех пор, пока отношения с Ириной не станут прежними, и стал терпеливо ждать.
