— Вы были у нее? Зачем?
— Ей трудно, Юра. Она...
— Уходите, Леонтий Михайлович, — резко перебил Леонтия Юрий. — Оставьте меня... Я уже все сказал.
— Может, боишься?
— Никого я не боюсь... Уходите!
Юрий отвернулся к стене и сидел так, пока не закрылась дверь за Ушаковым.
«Зачем? Теперь уже все бесполезно», — снова подумал он.
А еще позавчера казалось ему, что вот наконец-то в его жизни наступил долгожданный момент, когда он впервые почувствовал себя сильным и уверенным. Утром он сбегал на шахту, получил зарплату, самую большую за все время работы. Было за что: бригада наверстала упущенное всего за неделю, погасила долг и даже чуть перевыполнила план. Была в этом общем успехе и его доля. И все же он не сразу поверил, что это ему, Юрию Бородкину, выдана такая большая сумма — восемьдесят рублей. И это всего за десять дней! Может, бухгалтер ошибся, может, кассир?
— Это все мне?
— Вам, молодой человек. Расписывайтесь да уступите место другим. Вы же не один у меня!..
Обрадованный и счастливый выскочил Юрий из быткомбината. Светило солнце, теплое, яркое. Зеленела трава. Весело чирикали неугомонные воробьи. Дул свежий ветер со стороны степи, такой бодрящий, густой. Хорошо!..
Торопился Юрий домой, спешил порадовать мать. По пути не удержался, свернул к магазину. Купил разноцветный платок.
— Мама, закрой глаза! — прокричал с порога и положил на стол платок, а на платок деньги. Нарочно разменял на рубли, чтоб вышла большая пачка.
Мать так и ахнула, а потом опустилась на стул и заплакала.
— Чего ты, мама? — растерялся Юрий. — Не рада?
Потом они пили чай с конфетами и пряниками, и мать ласково глядела на сына, молча вздыхала. А Юрий говорил ей о том, как они хорошо и славно заживут, как он купит ей к осени пальто, сапоги, платье.
На работу она собирала его как на праздник, и сам он чувствовал, что впервые с радостью идет на шахту, что хочется ему поскорее встретить ребят, пройти с ними вместе до лавы.
— Ты чего такой взбудораженный? — спросил его Потапов, как обычно подошедший к нему в раскомандировке.
— Разве нельзя?
— Можно, если причина есть.
— А если так просто? — вызывающе ответил Юрий.
— Просто ничего не бывает, — строго возразил Потапов.
Не стал ему признаваться Юрий, наверно, впервые не стал: боялся, что может не понять его Потапов. Странный он какой-то. То ласково заговорит, то вдруг рассердится. Вот и сейчас вроде рассердился, первым от него отстал. Что ж, это неплохо. Можно рядом с Михаилом Ерыкалиным пройти, послушать очередной анекдот или побасенку. Никогда не унывает звеньевой. Бывает, излишне кричит, но работа такая, поневоле закричишь, когда дела не клеятся. А можно пристроиться к Сергею Наливайко. Тот парень тоже веселый, умеет красиво говорить, заслушаешься. А то можно присоединиться к Трофиму Устьянцеву. Конечно, он уже не обижается на стихотворение, что правда, то правда. Трофим человек справедливый, зря о нем Потапов злословит: «В тихом омуте черти водятся». Ерунда все это. Трофим конечно же не такой, каким представляется он Потапову. С ним охотно Юрий бы заговорил, да больно неразговорчив Трофим. Ничего, и так неплохо: рядом с Трофимом думается легко, и слова приходят хорошие, уверенные. Жаль только, что нет сегодня Леонтия Ушакова. Увидел бы, какой он счастливый и радостный!
И вдруг настроение испортилось. И кто виноват? Андрей Чесноков. Из-за пустяка поссорились. Тянули тележку с затяжками. Замечтался Юрий, а Андрею показалось, что он ленится. И накричал. И назвал его шантрапой. Так обычно только Гусь презрительно обращался к слабым: «Шантрапа пузатая». Не выдержал Юрий, огрызнулся. До слез обидно стало, не знал, куда деть себя, хотелось все бросить и уйти из лавы. В этот момент и подоспел Потапов. Удивился:
— Ты чего такой хмурый? Час назад сиял, как солнышко, а сейчас хуже смерти самой. — И вдруг неожиданно спросил: — Ты на кладбище бываешь?
— Нет, не люблю.
— Я тоже, — согласился Потапов. — Зрелище мрачноватое, но увы, в нашей грешной жизни весьма необходимое. Тут человеческое «я» как в зеркале отражается. Вот примерчик для наглядности... Соседа на днях хоронили. Парня молодого, симпатичного. Пока был жив, всем был нужен. Умер — как обертку от конфеты выбросили. Даже похоронить поторопились. На поминках его друзья напились. Музыканты из-за лишнего рубля перессорились. Жена его уже с другим спуталась... Вот и спрашивается: за что так скверно жизнь поступила с тем парнем? Что он плохого сделал? Неужели он такой вот участи достоин? Конечно же нет. Не такой.
— К чему вы это?
— Да все к тому, что радоваться или печалиться нельзя без причины. Тот парень, видать, тоже хотел прожить жизнь так, без всяких на то причин. А что вышло?
— Врете вы все. Надоело.
— «Надоело»... — протянул Потапов. — А зря. К правде надо прислушиваться! Врет тот, кто правды боится. Вот ты, к примеру, матери врешь. Или я ошибаюсь?
— Ты мою мать не трожь, — неожиданно перешел на «ты» Юрий.
— Вон как заговорил! Это смело. — Потапов подсел к Юрию, положил руки на острые колени парня. — Ты не сердись, Юра. Я к тебе по-доброму. И желаю только хорошего. Тебя кто-то обидел, и крепко, а ты — на меня. Ну, и что выйдет? А выйдет плохо и для тебя, и для меня. Это ни к чему. Ведь я тебе худого не присоветую. Я не бригадир. Это он хитрит, а я человек бесхитростный. Что на уме, то и на языке.
— Почему же бригадир хитрый?
— А как же не хитрый! Ты вчера после смены остался? Остался. А почему? Бригадир распорядился. Звеньевые его приказ выполняют. Делать им это легко: не сами же остаются.
— Зря вы так. Бригадир себя не жалеет.
— А нас он жалеет? А тебя?.. То-то и оно! Так что, Юра, без причины ничего не бывает. Был радостным — десятку лишнюю подкинули. Стал грустным — накричали, обозвали лентяем, подлецом. А завтра?
— Меня Чесноков шантрапой назвал, — признался Потапову Юрий. И будто легче на душе стало, ближе придвинулся к напарнику.
Тот обнял его за плечи, вздохнул.
— Ну, что я говорил? А ты — «врешь»... Тобой помыкают, а ты терпишь. Меня, к примеру, никто не обзовет. Не посмеют. Потому я справедливость уважаю.
«А ведь это верно, — согласился Юрий, — Потапова еще ни разу после работы не оставляли. А меня — каждый раз».
Обида взяла Юрия, и твердо решил он: больше на поводу у других не пойдет. Когда подошел к нему все тот же Андрей Чесноков, который уже и обиды на Юрия не держал, и позвал расчищать дорожку у конвейера, Юрий резко ответил:
— Не пойду. Хватит, помытарили.
— Ты что, парень, сдурел?! — удивился Андрей. — Не одного тебя просят. Другие машинисты тоже будут чистить. Не оставлять же грязь после себя.
— Не пойду я! Хватит! — И ушел, не оглядываясь на Андрея Чеснокова.
До самого конца смены ждал, когда подойдет к нему звеньевой Михаил Ерыкалин, отчитает, но никто не пришел за ним. Будто забыли. И это тоже показалось Юрию обидным.
Домой не хотелось возвращаться в грустном настроении. Увидит мать — и опять начнутся расспросы, опять ударится в слезы.
«Эх, была не была...» — и Юрий свернул с шоссе на тропинку, ведущую к стадиону.
