Не будет она никому мстить. Пускай Курбанова спит спокойно, не боится она ее бойкота.
Нет, нет, Игорь Дмитриевич прав. Мстить не надо. Надо говорить. Надо договариваться. Надо слышать других.
Лисова уже давно шла прочь от школы. Через дорогу, дворами, оставила за спиной налоговую инспекцию и здание детского сада, перешла перекресток, обогнула сберкассу, миновала аптеку. И только когда пятиэтажка показала свой облезлый край из-за новеньких высоток, Ира поняла, что идет к Кате. Поговорить. Все обычно убегают, так ничего и не решив. А она сделает по-другому.
Небольшой бугорок, дорожка для проезда машин. Окно около подъезда, как всегда, не зашторено. Но сейчас на кухне никого. Соседнее окно темное. А дальше свет. Ира нашла в кармане мелочь, выбрала монету покрупнее и бросила в стекло.
Штора тут же дернулась. Катя, подслеповато щурясь, выглянула на улицу.
Они долго смотрели друг на друга. Наконец, Ира показала руками, что хочет войти. Катя, словно опомнившись, кивнула.
– Я болею, – сразу предупредила Сергеенко, впуская подругу в темную прихожую, завешанную куртками и пальто. – Кто тебя так? – разглядела она синяк.
– Курбанова решила, что я за Щукиным бегаю. Кинулась на меня с кулаками.
– А Никита мне позавчера весь вечер пел, что ты в него влюблена, что прохода ему не даешь.
Катя и правда выглядела неважно, все запахивалась в свой махровый халат, подтягивала его под горло.
– Вы все-таки не поехали в Тучково?
Сергеенко знакомо поморщилась, утомленно махнула рукой и побрела в комнату. Ира вдруг с болью поняла, что не хочет расставаться с подругой, не хочет терять ту дружбу, что у них получалась. Но удерживать было нечего. Все закончилось. Красивая была игра. И она сама виновата, что пошла на нее.
– Жалко Никиту, хороший был мальчик, – крикнула она, разуваясь.
В комнате на столе лежала знакомая открытая тетрадь, рядом мерцал экран компьютера. На ней зависла какая-то игра. Катя, как всегда, оставалась Катей.
– Забирай, если понравился. – Катя утомленно села на разобранную кровать.
– И почему в тебя все влюблены?
– Дураки потому что. – Катя закашлялась.
– Может, все-таки расскажешь – зачем тебе все это понадобилось? Могла ведь просто сказать, что я тебе надоела.
– Не надоела! Я сама не знала, что все так получится. Хотела расшевелить тебя. А ты стала мне подыгрывать. Потом уж все складывалось одно к одному.
Ира молчала. Нет, не она одна была во всем этом виновата.
– А ведь здорово влюбляться! – устало прошептала Сергеенко.
– Это ты о чем?
– В романе самое интересное – начало. Когда все только-только. Да?
– Да, – машинально согласилась Ира.
– А я с Валеркой теперь встречаюсь, – сообщила Катя.
Вспомнился вечно ржущий долговязый парень в очках Гарри Поттера.
– Он скоро придет. Можешь остаться. Вы же знакомы.
– Зачем? – Ей было интересно услышать ответ на свой вопрос, ей не было дела ни до какого Валеры.
– Понимаешь, захотелось посмотреть на все это со стороны.
– Ты чего, с ума сошла?
– Да ладно. Ты сидела такая тоскливая. Потом этот дождь. Я с тобой поделилась своим чувством. Ты испытывала, что и я! Это же было здорово. И в романе все стало получаться. Никто же не знал, что ты все так серьезно воспримешь.
– А Никита тебе, значит, серенады пел под окном? И записки писал? И фотография у тебя его была? Что получала ты, то и выдавала мне?
– Все же стандартное. Я думала, ты сразу поймешь. А ты вдруг стала что-то на листочках строчить.
Ира пошла обратно к выходу.
– Обиделась, что ли?
– Значит, тебе любовь важнее нашей дружбы? – со злобой выкрикнула она.
– Да при чем здесь дружба? Тебе нравилось быть влюбленной!
– А Никита тебе спасибо сказал? Ты же и с ним сыграла в эту игру. Для книжки.
– Ничего-то ты не понимаешь, – болезненно прошептала Катя.
– И не хочу!
Не хочет она слышать все это. А главное – понимать.
Ира вылетела на улицу. На ходу достала из рюкзака тетрадку с последними записями. Как же она сейчас ненавидела! Нет, не Катю. Себя! За то, что до сих пор верила в чудеса нормальных отношений. Без игр и обмана. А всего этого не было. В программу развития не заложили с рождения.
Она выбросила тетрадь в ближайшую мусорку и отправилась домой. Не оглядывалась. Такое прошлое лучше не вспоминать.
Вторник не принес ничего необычного. Как и среда. Как и четверг. Химичка не стала поднимать шума из-за Ириного исчезновения из кабинета. Наверное, привыкла, что к десятому классу ее ученики стали преображаться из ангелов в демонов.
Ноябрь протек сквозь пальцы, не оставив в памяти и следа. Декабрь завьюжил, запружил, засыпал город снегом. Катя появилась в начале месяца, но Ира уже давно сидела в конце на среднем ряду, изучала затылки одноклассников.
Середина декабря обязывала готовиться к праздникам, но у Иры все никак не получалось собраться с мыслями и хотя бы понять, кому она будет покупать подарки. Из класса не хотелось поздравлять никого. И тогда она стала придумывать подарки для родных. Обычно у нее был стандартный набор – маме книга, папе одеколон, сестре косметика. А теперь захотелось чего-то совсем-совсем другого, а для этого надо было стать очень внимательной, чтобы понять, что хотят они получить в подарок на Новый год. Она стала прислушиваться к разговорам между отцом и матерью, больше говорить с сестрой, набрасывая приблизительный список чужих желаний. Ведь это так здорово – угадывать желания, видеть, как расцветают лица людей. От чужой радости и тебе становится теплее.
– Лисова, может быть, ты сядешь?
Урок начался, а Ира все не могла вспомнить, что сейчас, алгебра или геометрия.
– Лисова, сядь на место!
– Ты чего? – удивленно смотрит на нее Аня. Она не отважилась пересесть вслед за Ирой, всего лишь перебралась по ряду чуть назад. И теперь всегда могла, если надо, обернуться, перекинуться парой слов.
Удивленно смотрит Парщиков. Когда он успел пересесть на ряд около стены? Щукин поставил перед собой рюкзак, оперся об него лбом. Рядом с ним королевой восседает Курбанова. Она добилась своего, ее любимый Лешик достался только ей. Больше никто на него не претендует. Как там сказал завуч? «Не надо делать ничего из того, что уже совершали взрослые и в чем они разочаровались?»
Лисова долго пыталась выяснить, почему Лешка так странно себя ведет – не спорит, почти никогда не спорит. Глаза ей, как всегда, открыл Митька. Все-таки в нем зреет будущий Пинкертон. Щукин так себя ведет из-за матери. Она серьезно больна. С сердцем что-то. Лешка старается ее не расстраивать, выполняет все, что она просит. Этому научил отец, до того, как исчезнуть из жизни сына. Вспомнился запах лекарства в квартире… Да, да, что-то такое было, о чем-то подобном говорили… Вот откуда щукинский принцип – легче выполнить, чем объяснять, почему не хочешь делать. Да и расстраивать никого не стоит. Ира тут же расхотела играть в желания. Азарт, с которым она их придумывала, улетучился. Словно в аэротрубе выключили кислород.
Без желаний было скучно. Или это скучно было без Щукина? И почему без игры в американку нельзя было просто встретиться, зайти в гости, послушать музыку? Выходило все-таки, что нельзя. Потому что была
