ребром ладони перебил ствол небольшого деревца.
– Смотри ты, теплое какое, почти горячее, – говорил он, очищая ствол от веток с черными листьями. Не темные были листья, а натурально черные, как будто вырезанные из черной бумаги для фотоматериалов. – Вот и стяжок готов! – Деряба помахал дубинкой в воздухе, разгоняя вероятного противника.
Полковник Шмурло тоже захотел вооружиться стяжком и сам затеялся рубить рукой деревце. Деряба похохатывал, потом ему это зрелище надоело, он отстранил полковника, сам все сделал и посоветовал спутнику во время боевых действий держаться от него, Дерябы, как можно подальше.
– Вот у нас в училище преподавал бывший японец, – рассказывал капитан. Но Шмурло снова заткнул уши: он не хотел слушать о тяжких телесных повреждениях, самым скромным из которых Деряба полагал перелом основания черепа.
Подпираясь стяжками, они двинулись по лесной дороге, причем капитан, как и обещал, двигался позади, в кустах вдоль обочины. Шагать в тапочках без задников было тяжело.
– Ничего, – утешал Деряба. – Кого встретим, того и разуем. Ты когда-нибудь в ичигах ходил? Курева ты, конечно, тоже не взял...
– Ты зато много взял, – резонно огрызнулся Шмурло. – И курево, и аптечку первой помощи... У слесарей-то в сумках, должно быть, все есть, они-то шли с заранее обдуманными намерениями...
– Поделятся, – бодро сказал Деряба. – Все же и они советские люди, хоть и с заскоками.
Впереди раздался треск. Деряба нагнал полковника и утянул его к себе в кусты. Оба замерли в ожидании.
На дорожке показалась какая-то темная масса, передвигавшаяся довольно шустро. Вскорости она поравнялась с героями. В сущности, это была обыкновенная пол-литровая бутылка, только очень большая, живая и на шести ногах. Тварюга тихо подвывала, словно и вправду ветер гудел в бутылочном горлышке. Сквозь бока просвечивали внутренности, так что зрелище было еще то. Пройдя чуть вперед по дорожке, чудовище замерло и стало разворачивать горлышко вправо, туда, где таились Шмурло и Деряба.
– Вон там у него глаза, – шептал капитан. – Бей по левому, а я по правому...
– А вон там у него зубы, – шепотом же отвечал Шмурло и как бы в доказательство застучал своими.
То ли оно их вынюхало, то ли услышало стук, только развернулось и потрюхало не спеша прямиком в кусты. Капитан и полковник отпрянули друг от друга, и кошмарная голова-горлышко оказалась как раз между ними. По бокам головы болтались на тоненьких стебельках глаза вроде коровьих.
Тощий Деряба не привлекал, и хищник попробовал вцепиться в живот полковнику. Но полковнику стало жаль живота своего, он закричал и обрушился всей тяжестью на голову, пригнув ее к самой земле. Хвостик у чудовища, на горе ему, был поросячий, хорошим хвостом оно бы их поубивало, так что Дерябе хватило и времени на раздумье, и места на размах. Никогда и никого в жизни капитан не бил так сильно. Стяжок разломился пополам, но и шея тварюги была перебита. Дрожь пробежала по огромному телу, лапы беспомощно разъехались, сгребая дерн, брюхо глухо стукнулось о землю.
Шмурло на всякий случай подержал еще голову, потом поднялся, отряхивая пыль и мусор с трико. Белая исподняя рубаха Дерябы насквозь промокла.
– Молодец, Алик, – хрипло сказал капитан. – Хорошо сработал. Не ожидал.
И тут Шмурло разрыдался. Всю жизнь, такую любимую и ценимую им, он проборолся с врагом воображаемым, им же самим и выдуманным, со всеми этими вежливыми болтунами, каменными баптистами, мнимыми подпольщиками и явными анекдотчиками, любой из которых мог противопоставить ему в лучшем случае презрительное молчание, всю жизнь он чувствовал, что за его, Шмурло, спиной стоит неодолимая сила, а теперь он ощутил себя совершенно беспомощным в этом черно-белом мире, полном, как оказалось, враждебной мощи, такой же страшной, как и та, которой он прослужил столько лет и дослужился аж до полковника.
Капитан устало опустился на бочковидную лапу тварюги.
– Закурить бы, – пожаловался он и почувствовал, как чудовищные мышцы мертвого зверя начинают обмякать. Деряба от греха подальше вскочил: не оживет ли?
Но бутылочное чудовище не ожило. В прозрачном брюхе у него громко заурчало и стало видно, как ходят ходуном, переплетаясь и лопаясь, кишки, подобные пожарным рукавам, как растворяется на глазах все еще пульсирующее сердце, как рассыпаются в прах толстые кости. Наконец тварь в последний раз дернулась, извергая из пасти мощный поток буро-зеленой жидкости, и стала хиреть и съеживаться, будто проколотый баллон.
– Это нам, полкан, повезло, – сказал капитан. – Другой раз не повезет. Без оружия нам хана. Отойдем- ка на всякий случай, вдруг эта дрянь ядовитая.
Они постояли в сторонке, и плечи полковника все еще содрогались от рыданий.
– Вот такая она, жизнь, и есть! – подвел итог всему капитан Деряба.
ГЛАВА 7
Товарищ заведующий международным отделом ЦК КПСС! Первый секретарь Листоранского краевого комитета партии Востромырдин Виктор Панкратович приступил к исполнению своих обязанностей!
Виктор Панкратович стоял навытяжку перед мнимым начальством и подробно рассказывал о том, как устроился на новом месте, какие многочисленные трудности встретил и как намеревается данные трудности преодолеть. «Плевать, – думал он. – Язык не отсохнет, шея не переломится, а блюсти себя никогда не помешает». Наконец-то на Гортопе Тридцать Девятом был более или менее нормальный костюм.
Проводя большую часть жизни на фоне черно-белой природы, жители Замирья, даже самые бедные, одевались подчеркнуто пестро, поэтому найти подходящий материал было нелегко. Попадалось, правда, что-то вроде черного коверкота, но канцлер уперся: «Государь, у нас в черное рядится только тот, кто на Синей неделе с тещей посчитаться решил, люди еще чего подумают...» Все остальные ткани были такие яркие, словно красили их не в феодальном Листоране, а в самой что ни на есть постиндустриальной Японии. В некрашеной же холстине щеголяли одни рабы да разбойники с больших дорог – так легче прятаться. Пришлось вызвать ткачей и красильщиков и долго-долго им объяснять, что нужен строгий темно-серый цвет. Красильщики с ткачами постарались, но задачу поняли не до конца: ихний темно-серый все равно
