Рахманин толком и не знал, что говорить.

— Я на милицейской практике. Вот у меня командировка в Покровск. Мы ищем самовар.

— Очень приятно. Только наши дети самоваров не прячут.

— Мы не только самовар ищем. Нас интересуют хищения спирта на Большехиме.

— И спирт наши дети не прячут.

— Это прекрасно. Только у вас есть дети Крючковы Вася и Люся. Я хотел бы с ними поговорить. Их родители погибли от Большехимского спирта.

— Вы уверены, что от Большехимского спирта? — как-то странно, со значением, спросил директор.

— А вы нет? — так же со значением ответил Рахманин.

— Я не думал об этом. У меня своих забот хватает.

Он разрешил Рахманину побеседовать с детьми, только очень осторожно, чтобы зря не тревожить их. И еще он предложил Рахманину выступить перед ребятами. Рассказать им о положении в милиции, о новых способах раскрытия преступлений. Чтобы ребят не привлекала плохая дорожка, а привлекала хорошая.

— Где ваши ребята сейчас? — спросил Рахманин. — Почему такая тишина?

— Наши ребята в поле. Деньги зарабатывают. У них нянь нет.

Пока ребята зарабатывали, Рахманин решил осмотреть усадьбу. Место было просто блеск! Умели раньше выбирать места для детских домов. Невысокие кирпичные стены, за ними залив. Хочешь, лови рыбу. Дальше на полные глаза водный простор.

Само здание двухэтажное, с большими главными окнами и очень маленькими остальными. На втором этаже спальни…

И, конечно, в полукилометре от дома остатки старой церкви и заросшее кустами дворянское кладбище. Уже вечерело, и у Рахманина не было особого желания его исследовать. Он почему-то твердо знал, что среди прочих могил ему встретится могила какого-нибудь Краснорукова-родственника. Но делать было совершенно нечего, Рахманин со слабнущими лучами солнца пошел к зеленому острову — кладбищу.

Это было не такое кладбище, про которое сказано у Пушкина:

Но как же любо мне Осеннею порой, в вечерней тишине, В деревне посещать кладбище родовое, Где дремлют мертвые в торжественном покое, Где неукрашенным могилам есть простор…

Но тоже хорошее, если можно так сказать про кладбище. Старинные гранитные надгробия были целы. Золото на них не поблекло, и легко можно было прочесть:

«Надворный советник Прохоров Андрей Андреевич.

Житие его было 1801–1887 г.

Примите его с миром!»

И так далее. Было несколько современных могил за бедными металлическими загородочками, но в основном на кладбище могилы были старинные. А вот, что и требовалось доказать:

«Статский советник, губернский предводитель дворянства, Николай Прохорович Красноруков».

«Старый знакомый», подумал Рахманин, хотя никогда с Николаем Прохоровичем знаком не был.

Могильная плита этого Краснорукова тоже напоминала стол для заседаний, только поменьше. Начинал намечаться вечер, и Рахманин забеспокоился. «Хватит с меня этих похоронных знакомств. Пошли к живым людям».

Живые люди как раз пришли с полевых работ и с любопытством поглядывали на Рахманина. А Рахманин рассматривал их, пытаясь узнать детей Крючковых. Все ребята были бедно одеты и кое-как подстрижены. Сразу было видно, что они небалованны. Но лица у всех без исключения были приятными, глаза живыми.

Их накормили ужином в столовой и объявили, что будет встреча с работником милиции в клубе. Ребята очень обрадовались. Видно, их не очень баловали встречами с интересными людьми.

Рахманин долго рассказывал детям об успехах московской милиции, о разных раскрытиях и поимках. И у всех, в том числе и у него самого, сложилась глубокая уверенность в том, что с наведением порядка у нас в стране полный порядок.

— Есть ли у вас вопросы? — спросил Рахманин в конце выступления.

Ребята долго молчали. Вдруг один мальчик, черный, стриженый, примерно четвертого класса, спросил:

— А знает ли московская милиция про Зеленые Глаза?

— Чего? — оторопел Рахманин.

— Про Зеленые Глаза?

— Да, — сказал другой мальчик. — И про Зеленый Пистолет.

Рахманин честно признался, что московская милиция ничего про Зеленые Глаза не знает.

— Расскажите мне, и я обрадую московскую милицию.

— А вы не боитесь? — спросил четвероклассник.

— Пока нет, — ответил Рахманин.

Мальчик стал рассказывать.

— В одном городе жила девочка. У нее была бабушка. Когда бабушка умирала, она сказала девочке: «Не включайте старую зеленую пластинку». Она закрыла глаза и умерла, и ее похоронили. Мама тоже говорила девочке: «Смотри, не включай зеленую пластинку». А девочке нетерпелось, и она все-таки включила пластинку, когда дома никого не было. И страшный голос запел:

«Бегут, бегут по стенке Зеленые Глаза… Сейчас девочку задушат, Да, да, да…»

Девочка услышала звонок в дверь и выключила пластинку. В квартиру вошла мать девочки. У матери не было одной руки. На следующий день девочка снова поставила пластинку, и ее мама вошла без двух рук.

— Ничего себе! — сказал Рахманин. — Освенцим какой-то!

А мальчик продолжал:

— Потом мама пришла без одной ноги. А затем и без двух ног. Когда она пришла последний раз, то она сказала: «Ты меня погубила, и сама тоже погибнешь. Не ставь пластинку». Но девочка не послушала мать и снова завела пластинку. Не успела пластинка пропеть несколько слов, как раздался звонок в дверь. Девочка заглянула в глазок, но никого не увидела. Девочка все же открыла дверь, прямо перед ней стояли огромные от пола до потолка Зеленые Глаза. Они сказали: «Ты не послушала мать и погибнешь сама». И Глаза задушили девочку.

В комнате висела гробовая тишина.

— Интересно, — спросил Рахманин, — а чем они ее задушили?

— Не знаю, — сказал мальчик. — Наверное, руками.

— Есть такое выражение: «штучка с ручкой» — рискнул сказать Рахманин. — Но чтобы глаза были с

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату