недавно сидела с ним. Медленно побрел он в сторону от ярко освещенной площадки, подальше от людей, в темноту. Шел мимо скамеек, на которых шушукались пары.
– Ой, не надо! – услышал он нервный смешок.
– А чего? – ответил бас Ракохруста.
– Руки-то холодные…
Игорю стало противно. Неужели все так? Неужели нет на свете чистого, хорошего чувства? Ведь любит же он Ольгу по-настоящему, без всяких этих гадостей. Ему хорошо было только оттого, что рядом находилась она. Рядом – и ничего больше не нужно… А может быть, нужно? Ей нужно? Все-таки Ольга почти на два года старше, и Игорь не всегда понимал ее…
Он удивлялся, почему Ольга дружит именно с ним. Ведь в городе много ребят и взрослей и красивей его. С тех пор как начал встречаться с Ольгой, он частенько поглядывал на себя в зеркало и пришел к неутешительному выводу: физиономия у него самая заурядная. Все лицо покрыто веснушками, их не скроешь даже под сильным загаром. Нос широкий, вздернутый. Даже когда Игорю грустно, когда он расстроен, выражение лица у него такое, будто он вот-вот улыбнется. Вероятно, поэтому все считали его веселым парнем. На самом-то деле он, может, гораздо серьезней других, но что поделаешь, если такой нос!
Еще досаждали Игорю волосы. Жесткие, непослушные, они не лежали ровно; на затылке всегда торчал хохолок. В девятом классе Игорь серьезно взялся за свою прическу. Чего он только не делал! Прижимал волосы специальной сеткой, намазывал маслом, несколько раз, обозлившись, стригся наголо. Но волосы опять отрастали такими же, и опять торчал на затылке вихор.
Оставалась последняя надежда посолиднеть: на подбородке и на верхней губе все гуще пробивался темный пушок. Чтобы усы появились поскорей, Игорь украдкой брился отцовской бритвой. Он не хотел выглядеть моложе Ольги…
На западе еще тлела узкая розовая полоска заката, на ее фоне четко обрисовывались черные листья деревьев. А на востоке уже чуть-чуть посветлело небо, обещая наступление нового дня.
Из сада Игорь выбрался через дыру в заборе, пошел по улице вниз, к реке, в ту сторону, где жили Дьяконские. Редкие, с закрытыми ставнями домишки стояли темные, будто вымершие. В чьем-то дворе прогромыхала цепью по проволоке собака, лениво и хрипло гавкнула несколько раз.
Игорь то и дело оступался, левая нога попадала в глубокую колею, выбитую колесами телег. «Зачем я иду? – размышлял он. – Она с Горбушиным, а я иду. Дурак, тряпка». Он ругал себя и все-таки шел. Его толкала смутная надежда: а вдруг Виктор ошибся?..
Вот и знакомый палисадник у дома в полтора этажа: кирпичный подвал, а над ним деревянная надстройка. Окна темны, светится только одно, в комнате Натальи Алексеевны. Может быть, Ольга спит? Подумал об этом, и сразу легче стало на душе.
Окно комнаты Ольги выходило во двор. Игорь, не остановившись возле дома, свернул в переулок, перелез через невысокий забор в сад. Ступал бесшумно, раздвигая руками кусты, и вдруг замер, услышав поблизости голоса. Заметил две темные фигуры под деревьями и прилег на влажную траву возле колодезного сруба.
«Подсматриваю. Гадко!» – пронеслось в голове.
Ольга говорила что-то тихо и быстро. Мужской голос перебил ее, Игорь разобрал слова: «В Феодосии пыльно. Лучше в Ялту».
– Не так громко… Мама еще не спит.
– Поздно ложится?
– Не всегда. – Смех Ольги резанул слух.
– Знаешь, ты только подумай.
Мужчина перешел на шепот, и Игорь теперь ничего не понимал.
Скрипнув, приоткрылась дверь, полоска света легла на кусты. Игорь отполз за сруб.
На крыльцо вышла Наталья Алексеевна в длинном халате, неторопливым движением закинула руки за голову, поправила волосы, сказала негромко:
– Оля?
– Мы здесь, мама.
– Спать пора.
– Еще Виктора нет. Подождем.
– А ночь-то теплая; – вздохнула Наталья Алексеевна.
– Перед дождем парит, – приглушенным басом ответил Горбушин.
Из открытой двери на него падал свет. Моряк сидел боком к Игорю, видны были золотые нашивки на рукаве кителя, черные, широкие брюки.
– Посижу и я с вами, пока танцор мой вернется. – Наталья Алексеевна спустилась по заскрипевшим ступенькам.
Игорь пополз обратно, к забору. Шагая по улице, думал с обидой: «И Наталья Алексеевна с ними, и она тоже…»
Раньше ему казалось, что мать Ольги встречает его с особой приветливостью. Но вот Горбушин – совсем чужой человек, а с ним она говорит таким же ласковым голосом.
Занятый своими мыслями, Игорь не заметил, как дошел до дома. По шаткой лесенке забрался на сеновал, где с вечера еще приготовил постель. Заснуть не мог, ворочался с боку на бок. Старое, пересохшее сено кололось твердыми будыльями, от сенной пыли першило в горле.
